Николай Брешко-Брешковский - Когда рушатся троны...

— Я думаю, что это невозможно. Друди очутился в таком положении… Самое лучшее для него — на время исчезнуть совсем. Ты понимаешь, сколько ненависти обрушится на него?.. И за то, что он спас меня, и за то, что пустил на дно моря целую шайку пьяных мятежников… Если бы ты даже взял к себе Друди, социалисты немедленно потребовали бы его удаления. И, наконец, поскольку я его знаю, он не кондотьер и шпагой своей вряд ли будет….

Шум снизу, с набережной, привлек внимание обоих королей. Они подошли к окну. Со второго этажа им было видно все.

Толпа в несколько сот человек, всё время, как лавина, увеличиваясь, над волной своих голов несла матросов с «Бальтазара», выловленных трансмонтанскими моряками. Махая флажками, еще мокрые после холодной ванны, протрезвившей их, матросы горланили что-то. И сквозь беспорядочное сумбурное «что-то» можно было расслышать:

— Смерть Адриану! Смерть коронованным убийцам!..

Адриан и Филипп переглянулись.

— Видишь, как сразу обнаглела здесь чернь после переворота в моей стране… А ты еще предлагаешь мне свое гостеприимство… Сначала у меня было желание уехать вместе с мама, а Памелу и Лилиан оставить у вас. Но теперь об этом не может быть и речи. Я их возьму с собой…

Высокий, худой, узкоплечий король, такой слабый и немощный в своем королевстве, молча поник головой. Адриан тихо сказал:

— Тебя может спасти какой-нибудь свой собственный трансмонтанский Муссолини… Или ты погибнешь… Вы все погибнете… — и, вспомнив Памелу, такую же узкоплечую, слабую, как и отец, он мысленно добавил: «Погибнете, потому что выродились, утратив умение властвовать, и она, эта непостижимая таинственная власть, уже выскользнула из ваших дряблых рук. Вы — обреченные»…

А с улицы сквозь гул врывалось отдельными выкриками:

— Долой Адриана!.. Долой… Вон!..

Буржуазия, трусливая, с заячьей, робкой душой сидела по домам, либо из кофеен и ресторанов смотрела на все эти бесчинства обнаглевших подонков.

А если бы она вышла на улицу одной своей компактной «массой», она смела бы, развеяла бы демонстрацию черни.

Была даже попытка проникнуть в отель «Мажестик». И проникли бы, пожалуй, если бы не четыре вооруженных матроса с «Лаураны». Их поставил Друди у подъезда отеля. Решительный вид этих сильных, отважных мусульман, — штыками встретят малейшее посягательство, — весьма и весьма отпугивал толпу, и она с бранью обходила подъезд.

А во втором этаже у дверей королевского номера стоял Зорро, цепкий и хищный, готовый открыть самый убийственный огонь из своего арсенала — два кольта и карабин — по какой угодно коммунистической банде, если бы она посмела ворваться…

Демонстранты, неся на плечах пандурских товарищей-матросов, отхлынули к центру, и лишь тогда королевская чета уехала на своей машине в столицу, уехала кружным путем, чтобы не пересекать города и не подвергаться оскорблениям…

Едва печальный, готовый расплакаться Филипп покинул своего зятя, Зорро доложил о лейтенанте Друди.

— Ваше Величество, так и чешутся руки… Я с горстью своих людей разогнал бы все это красное отребье и навел бы порядок… А сотни полицейских и жандармов, соблюдая «нейтралитет», попустительствуют безобразию. Мои четыре молодца там, внизу, производят ошеломляющее впечатление… Весь этот сброд чувствует, что с ними шутки плохи… Нет, здесь все гниет… Подальше отсюда…

— Что вы намерены делать с собой, Друди? Я ваш должник, вечный должник… Удастся ли мне когда-нибудь…

— О, Ваше Величество, вы меня страшно конфузите! — вспыхнул Друди. — Я ничего такого не сделал. Я исполнил свой долг. На моем месте любой верноподданный…

Адриан пристально взглянул на него, положив ему на плечо руку.

— Будь у меня в минувшую ночь в Бокате с ее полумиллионным населением тысяча таких верноподданных, как вы, я не сидел бы здесь, в отеле «Мажестик», в ожидании штатского портного. Да, так что вы намерены делать? Поедем в Париж, будете состоять при мне…

— Состоять при Вашем Величестве?! Эта высокая честь — предмет моих юношеских дум и грез…

— Но… Я чувствую, Друди, за этим скрывается какое-то «но»…

— Так точно, Ваше Величество. У меня создался план кое-каких действий… И хотя это глубокая тайна, разумеется, у меня от Вашего Величества не может быть никаких тайн…

— В чем же дело?..

— Как все моряки, — я суеверен и потому… — смутившись, подыскивал слова Друди.

— Ради Бога… Я вам верю и ни о чем не спрашиваю…

— Верьте мне! — горячо подхватил Друди. — Скажу одно Вашему Величеству: там, — он подчеркнул это слово «там», — я буду гораздо полезнее и моему королю, и моей родине, чем находясь в Париже.

— Вам нужны деньги?..

— Мне лично — нет, — поспешил оговориться Друди, — но для задуманного мной дела, пожалуй, не хватит сбережений «Лаураны»…

— Каких сбережений?..

— За несколько часов до мятежа я захватил парусник с большевицкой литературой и ящиком золота. Гнусная литература была брошена в море, а золото — наше сбережение.

— Друди, вы опоздали родиться этак… этак лет на четыреста…

— Вашему Величеству угодно сказать, что из меня был бы отменный морской пират? Очень может быть. Дальние предки мои были именно таковыми. Один из них, Пиппо Друди, в XVI веке был грозой обеих Сицилии… Купеческие корабли… Но об этом как-нибудь при случае…

— Сейчас вернется Джунга. Вы ему назовите необходимую вам… Да вот и он сам… Останьтесь, Друди, мы и вас оденем в штатское… — хотел Адриан улыбнуться, но грустная вышла эта улыбка. Снять форму не по своей воле, не для того, чтобы в любой момент надеть ее, а снять вынужденно и, кто знает, быть может, навсегда, — какая это, в сущности, драма для офицера вообще, и в особенности для монарха, уже в самом раннем детстве носившего мундир и чтившего его, как святыню, как нечто неотъемлемое, как частицу своей власти, своего могущества, своих верховных привилегий, частицу самого себя, частицу Божьей благодати, осенявшей династию…

Джунга вошел с портным, внушительным господином южного типа с бородой-лопаточкой. Он был на седьмом небе от выпавшего ему счастья. Он прямо священнодействовал, снимая с Адриана мерку и записывая количество сантиметров.

— Итак, Ваше Величество, две пиджачные пары, два пальто — летнее и демисезонное, жакет, смокинг, фрак… Да, еще спортивный костюм для верховой езды…

— Что вы! Что вы! Довольно и половины! Я в Париже оденусь, как следует.

— В Париже? Смею Ваше Величество уверить, что я, Антонио Санца, не ударю лицом в грязь перед лучшим парижским портным…

— Как хотите… Но успеете ли вы сделать все это?

— Успею, Ваше Величество! — пламенно подхватил Санца. — Я мобилизую всех моих рабочих, не лягу спать и под моим наблюдением…