Николай Брешко-Брешковский - Когда рушатся троны...

— Только бы как-нибудь перебиться, переждать, а там опять с Божьей помощью в ряды королевской гвардии под наш дорогой штандарт!..

Кафаров в живых рассказах своих знакомил обитателей виллы с новым для них и совсем недавно еще для самого себя новым, — этим увлекательным миром фильмовых съемок.

— Можно будет как-нибудь посмотреть? — заинтересовался Адриан.

— Ничего нет легче! — воскликнул Кафаров. — Вся труппа будет счастлива посещением Вашего Величества. Я представлю Вашему Величеству нашу звезду Мата-Гей. Весь Париж восхищается ей. Действительно прекрасная артистка и очень интересная женщина. Это американская гастролерша. «Гомон» пригласил ее на три месяца. За эти три месяца она получит миллион франков. Гонорар, достойный «королевы экрана».

— Король Пандурии получал гораздо меньше, — улыбнулся Адриан. — Нет, в самом деле, Кафаров, свезите меня на ваши съемки.

— Через неделю мы будем «крутить» в Сен-Жерменском лесу. Может быть, Ваше Величество пожалует?..

На другой день утром, по обыкновению, совершал Адриан свою прогулку на красавце Альмедо, который, благодаря обязательному Калибанову, подавался ежедневно за двадцать франков в час.

На Альмедо можно было показаться в самой изысканной, в самой требовательной кавалькаде. Никому и в голову не могло прийти заподозрить в Альмедо манежную лошадь. С некоторых пор Адриан изменил Булонскому лесу. Сам того не предполагая, он ввел в моду утренние прогулки верхом, и уже к восьми часам появлялись в Булонском лесу все новые и новые всадники и всадницы.

Адриан перекочевал на авеню Анри Мартен. Как ни странно, это авеню, хотя и не в самом центре города, но все-таки в живой, бойкой его части, снабжено было во всю длину свою немощеной аллеей для верховой езды. Справа и слева бегут автомобили, коляски, трамваи, а посредине между рядами густых деревьев, — одинокие всадники, большей частью выезжающие лошадей офицеры.

И то именно, что это — одинокие всадники, к тому же еще занятые своим делом, и привлекло сюда короля Адриана.

Вот и сегодня во всю перспективу зеленого грота аллеи, пока глаз хватает, кроме Адриана, — всего один офицер на золотистой кобыле, еще более золотистой в лучах солнца. Маленький, худенький офицер учит свою кобылу ходить испанским шагом, щекочет камышинкой ее передние ноги, и она упруго выкидывает их вперед.

Но вот между офицером и Адрианом появилась всадница на белой лошади. Красивая, вся в тонких жилках, лошадь горячилась, приплясывала, закидывалась, но всадница, видимо, опытная, сидевшая по-мужски наездница, держалась прочно в седле.

На ней были по моде парижских амазонок бледно-желтые, как замша, бриджи, низенькие сапоги со шпорами и с желтыми отворотами и длинный, черный, в талию полужакет-полусюртук. На груди — белый пластрон и узенькая полоска галстука. На голове — котелок, закрывавший узел светлых волос.

Адриан почти нагнал всадницу. Она была тонка и стройна и, когда поворачивала головку, виден был капризный профиль. Будь он менее капризен и более правилен и бездушен, его можно было бы назвать «кукольным».

Как это все произошло, потом только восстановили в памяти и Адриан, и всадница. В нескольких десятках шагов трамвай наскочил на автомобиль. Суматоха, крики, судорожные звонки, метнувшаяся толпа, — все это частью напугало, частью разгневало красивую белую лошадь. Она круто взметнулась на дыбы и сразу стала какой-то пугающей, страшной, не похожей на себя и похожей на чудовище. Характер у этой белоснежной красавицы был отвратительный и манеры очень дурные. Одна из них — опрокинуться назад вместе с всадником и, придавив его своей тяжестью, кататься по земле, трепыхаясь ногами в воздухе…

Всадник, знакомый с такими дурными привычками своей лошади, спешит всегда соскочить в сторону, предпочитая ушибы, чем двадцатипятипудовый пресс.

Знала ли скверную повадку своей лошади амазонка или не знала, не в этом дело, а в том, что, невзирая на почти вертикальное положение спины лошади, она удержалась в седле, почти не опираясь на повод и показав себя смелой, бывавшей в переделках наездницей.

Но и смелость уязвима. Адриан с ужасом заметил: еще мгновение, и потерявшая равновесие лошадь упадет навзничь и прикроет собой молодое, хрупкое существо. И в этот самый миг вспыхнули в нем и рыцарь, и прекрасный конник, учившийся у Рочано вольтижировке, и, наконец, пандур, тысячелетние предки которого носились в диких степях, как центавры, и, как центавры, похищали скифских женщин и девушек, на всем скаку срывая их с лошади.

Пришпорив Альмедо и вынесшись вперед, обхватив наездницу за тонкую талию, он вырвал ее из седла и посадил впереди себя таким же коротким и сильным движением. Белый конь уже опрокинулся на спину и мощно бил копытами воздух, и блестели на солнце все четыре подковы.

Падкая до происшествий толпа разбилась на две части. Одна предпочла остановившийся трамвай с выбитыми стеклами и весь исковерканный автомобилем. Другая — хлынула к молодому всаднику, сжимавшему в объятиях амазонку, лошадь которой переваливалась с боку на бок, расплющив новенькое, желтое английское седло…

Адриану менее всего хотелось быть предметом внимания. Подойдет полицейский сержант, в толпе непременно окажется газетный репортер и с удовольствием поместит бывшего короля Пандурии в хронику происшествий.

Положение создавалось неприятное. Всадница, потрясенная, обомлела. На ноги ее не поставишь. Приходилось, не слезая с коня, держать ее.

Уже слышалось кругом:

— Кто такая?

— Как имя спасителя?..

Но, слава Богу, подоспел конюх, бродивший в аллее, пока всадница совершала так неудачно закончившуюся прогулку.

Бережно поставил конюх переданную ему Адрианом молодую женщину. Адриан хотел уже ускакать прочь. Но это вышло бы не по-рыцарски. Его долг — принять участие в этой гибкой блондинке, еще не пришедшей в себя. Но как быть с лошадью?..

Но и тут выручил конюх.

— Пусть Ваше Величество не беспокоится… Альмедо из нашего манежа… И лошадь мадам стоит у нас… Я обеих отведу…

— Тише… Не называйте меня… — оборвал его Адриан яростным шепотом сквозь стиснутые зубы.

Адриан остановил такси:

— Ваш адрес, мадам?

Как-то по-детски дрогнули веки, замигали часто-часто. И по-детски также шевельнулся маленький ротик:

— Рю Лисбонн, 33.

Адриан усадил ее, сел радом; захлопнулась дверца, шофер повез их по рю де ля Помп и авеню Виктор Гюго к Этуали.

Довольный, что парижская толпа, как-то по-провинциальному жадная до скандалов и зрелищ, осталась позади, искоса поглядывал король на свою случайную спутницу.

Она или еще и в самом деле не пришла в себя, или эта разнеженная томность в полузабытьи, — была интересничанием… Если даже и так, это очень к ней шло, к ее капризному, почти кукольному профилю, к ее хрупкой на вид и сильной в действительности фигуре, фигуре настоящей спортсменки, — ненастоящая так дешево не отделалась бы…