Коллетив авторов (под редакцией Г. И. Василенко) - Окопники

Осенью 1943 года он был тяжело контужен и признан негодным к военной службе.

После демобилизации В. Попов сотрудничал в газетах «Пионерская

Коммунист. Член Союза писателей СССР.

* * *

Какое‑то оцепенение охватило Катю, когда она, простившись с друзьями, направилась домой. Она ощущала и ненависть, и скорбь, и смутное предчувствие надвигающейся опасности, и страшную усталость во всем теле. Окружающее воспринималось, как через мутное стекло: улица, вырвавшееся из‑за туч, по — весеннему яркое солнце, лужа, отливающая голубизной, два немецких солдата, идущие четким, размеренным шагом, маленькая, щупленькая девчушка, с бледным восковым личиком, кутающаяся в не по росту большую порыжевшую куртку.

«Что со мной? Не заболеть бы!» — подумала Катя, тщетно пытаясь преодолеть сковывающую ум и гело усталость.

В маленьком домике тетушки Шушаник, где теперь жили Соловьяновы, как обычно, было тихо и грустно. Хозяйка сидела, закутавшись в черный платок, плотно сжав губы, и потухшим взглядом смотрела в окно. Мать у окна штопала Катин свитер, прохудившийся на локтях.

— Пришла, доченька? — она вскинула на Капо любящие, внимательные глаза. — Садись к сголу, поешь.

— Спасибо, мама. Не хочу. — Катя медленно сняла платок и стеганку. — Я лягу мама…

— Да разве ж можно так, не евши! — забеспокоилась мать и спросила встревоженно: — Случилось что‑нибудь?

— Нет, мама, ничего не случилось. Устала я, очень устала…

Катя прошла в крошечную комнатку — боковушку, где когда‑то спал Самсон. Тетушка Шушаник настояла, чтобы Катя жила здесь.

Быстро раздевшись, ощущая, как все тело содрогается в ознобе, Катя нырнула под одеяло, сжалась в комочек и \ крылась с головой.

Душная темнота была спокойной и приятной. Дрожь постепенно проходила. Сознание затуманилось. И Катя заснула глубоким сном, похожим на беспамятство. В темной пучине сна замелькали смутные видения.

Вот появилось строгое и доброе лицо дяди Коли. Умные глаза внимательно, дружелюбно смотрят сквозь стекла очков, простых стареньких очков в металлической оправе. Чуть шевелятся губы, Катя знает, что говорит он о чем‑то очень важном. Но слов его она не слышит, как ни напрягает слух…

Потом лицо дяди Коли расплывается в неясном тумане, исчезает. Появляется серый кузов немецкого грузовика, равнодушные лица солдат, бессильно свесившаяся голова, обрамленная венчиком седых волос, глухой стук человеческого тела, брошенного в кузов грузовика… И смеющаяся, длинноносая физиономия гауптштурмфюрера.

Нет, не дядю Колю бросили в кузов грузовика грубые лапы немецких солдат! Катя на себе ощущает эти безжалостные, цепкие руки… И она летит в бездонною пропасть…

Катя в ужасе просыпается, выглядывает из‑под одеяла. В комнате темно и тихо. Наверное, уже глубокая ночь. За окном на улице тишина. Мертвая, могильная тишина — без шорохов, без собачьего лая. Где‑то очень далеко раздается отрывистая автоматная очередь…

Дядя Коля! Катя остро ощутила, как ей будет одиноко н страшно без этого человека, который советовал, приказывал, иногда отчитывал по — отцовски, заботливо и дружески. А теперь опять надо все решать самой!

Правда, дядя Коля, как‑то сказал ей: «Запомни, Катерина, если со мной что‑нибудь случится, есть в порту такой человек, моторист Федя».

Но разве может кто‑нибудь заменить дядю Колю. которым Катя чувствовала себя, как с родным и близким к ловеком? «Как с отцом», — подумала Катя.

Родного отца она почти не помнила: он бросил семью, когда Катя была совсем маленькой. Но она всегда мечтала о теплоте отцовских рук.

Катя чувствовала, что не может сдержать горестных слез. Она заплакала, уткнувшись лицом в подушку, чтобы ее рыдания не услыхали мать и тетушка Шушаник.

«Слабая, слезливая девчонка! — упрекала себя Катя. — Размазня, а не подпольщица!»

Она вспомнила, как мужественно умер дядя Коля. Спокойно, уверенно посылал он меткие пули врагам. Оп знал, что спасения нет. И все же до конца вел свой последний бой. Он, конечно, понимал, что идти домой в мастерскую опасно, что надо сразу, как только удалось выйти из‑за колючей проволоки, уходить из города. Но в мастерской были спрятаны какие‑то документы, которые не должны были попасть в руки фашистов. И он пошел в мастерскую.

А Самсон? Горячий, вспыльчивый мальчишка, которого часто ругали в школе за несдержанность. Витька Соколов рассказывал, что и Самсон, и его товарищи подходили к гауптмаиу Герсту и не плакали, не падали на колени, когда черное дуло пистолета глядело им в лицо.

Когда‑то в школе Катя и ее подруги поражались удивительному мужеству революционера Николая Кибальчича, который накануне казни обдумывал принцип реактивного двигателя. Девчонки тогда не совсем верили, что можно победить страх смерти. Теперь Катя собственными глазами видела таких людей…

Катя подумала, что и сама она за несколько месяцев стала совсем другой, не такой, какой была в школе.

Сможет ли она теперь, после всего виденного и пережитого, ходить на танцы, веселиться, улыбаться? Сможет ли она жить, как прежде, после того как погиб дядя Коля?

Катя почувствовала, как к горлу подступают рыдания.

Чуть слышно скрипнула дверь. Ласковая материнская рука погладила мокрую Катину щеку.

— Что с тобой, доченька? — тихо спросила мать. — Что случилось? Не таись, ведь я мать, а не чужой человек. Я пойму! И тебе легче станет…

Катя приподнялась на постели, порывисто обняла мать, прижалась к ее груди.

— Ой, мамочка! Сегодня погиб один человек… Замечательный человек! Фашисты убили его…

Мать присела на кровать, одной рукой прижала Катину голову к своей груди, а дру гой гладила волосы.

— Что же делать, доченька? Жизнь в мертвого не вдохнешь. Оно, конечно, больно. А жить‑то надо! И на фашистов за все их зверства придет погибель.

Мать помолчала.

— Пришла мне на ум одна старая, добрая сказка, — опять заговорила она. — Умная сказка! Мне еще бабка — по- койница ее рассказывала… Хочешь, я тебе расскажу?

Кате рядом с матерью стало хорошо и покойно. Она подвинулась к стенке и сказала:

— Ложись со мною, мамочка, и расскажи…

— Ну, слушай! — Мать прилегла на край кровати. — Захватил раз дьявол в полон красное солнышко. Захватил и запер в железный сундук, чтобы оно своим светом не мешало ему творить черные дела. Черные дела — они всегда темноты требуют и солнца живого боятся…А сундук тот дьявол приковал железными цепями к вершине самой высокой горы. Льды кругом, снега глубокие, а среди них красное солнышко в железном сундуке томится.