Дитер Нолль - Приключения Вернера Хольта

— Не беспокойся, — заявил Вольцов, когда занятия наконец кончились. — Двинется на тебя такой шерман весом в тридцать три тонны — все, как надо, сделаешь!

— В штаны! — добавил Венскат.

Занятия в столовой.

— Костоправ! — крикнул кто-то.

— Смирно!

Впереди кто-то кому-то отрапортовал: «Тема сегодняшних занятий: предупреждение венерических заболеваний, раздел второй». — «Садитесь!»

Совсем юный военфельдшер предстал перед отделением и небрежно уселся на край стола. Начал он в тоне непринужденной беседы. Непристойности его были скорее циничны, чем грубы. Для самых отталкивающих вещей он пользовался уменьшительными именами и снабжал их ласкательными эпитетами. Звучало это примерно так: «То, что у нас, врачей, принято называть первичным сифилитическим аффектом, представляет собой очаровательную язвочку…» А когда вызывал кого-нибудь, имел обыкновение величать его какой-нибудь непонятной болезнью: «Да, да, вы, струма с базедовыми глазами!»

— Итак, мы уже знаем, — сказал военфельдшер, — что на худой конец можно схватить роскошный сифончик даже в уборной. Ну, а как обстоит дело с триппером? Можно ли подцепить в нужнике также и трипперок? Да, вы, вы там, я имею в виду вас, харя со свежейшей стафилококковой импетигой, встаньте же, парша ходячая, и отвечайте!

Впереди поднялся парень с прыщавым лицом и, запинаясь, промямлил:

— Нет, все-таки… Значит, не схватишь.

— Это роковое заблуждение! — отрезал военфельдшер. — Кстати, почему вы не подали рапорт о болезни? Вы же перезаразите весь протекторат! Сесть. Конечно, можно схватить триппер и в нужнике. Но только если будешь там заниматься со своей девушкой соответствующими глупостями.

И все в таком же духе…

Завтра уборка спален, чистка имущества, думал Хольт. Наверняка жди осмотра шкафчиков, не забыть бы спрятать парабеллум. Только бы утром не проштрафиться, а то после обеда дадут наряд вне очереди чистить нужники! Сдача белья. Может быть, каптенармус выдаст новые портянки…

К счастью, время пролетело незаметно. Руки вымыты, обмундирование почищено, столовый прибор при себе, волосы причесаны, ногти в порядке — возможно, Бем торчит у входа в столовую и заставит показать руки…

— На обед!

Бем в самом деле стоял в дверях.

— А ну, показывайте когти!

Хольт прошел благополучно, но позади себя услышал крик:

— Куда прешься, свинья немытая? Вон!

За длинным деревянным столом только-только умещалось два отделения — тридцать человек сидели чуть не на коленях друг у друга. Дневальные поставили тазы с картошкой в мундире и ведро мутно-коричневой подливы, в которой плавали какие-то не внушающие доверия ошметки мяса.

— Смирно!

Ротный командир обер-фельдмейстер Лессер в сопровождении фельдмейстера Бетхера, тяжело ступая, прошел между рядами стульев к своему столу, где он обедал со взводными.

— Сегодняшний девиз!

Кто-то из угла заорал с саксонским акцентом:

— Картошка да соус, притом же лучок сквозь порты протекают до самых сапог!

Обер-фельдмейстер рассмеялся, потом крикнул:

— Рота…

— Навались! — заорали все.

Еда показалась Хольту отвратительной, но он был голоден и набросился на картошку.

За столом принято было рассказывать всякие тошнотворные анекдоты, и верхом солдатской доблести считалось есть, не обращая на это внимания.

В столовую вошел Бем с толстой пачкой писем. Сегодня, верно, и мне будет письмо, подумал Хольт. Он уже получил четыре письма от Гундель. Бем отдал почту отделенным. Хольт покосился на Шульце, но тот опять уселся, а письма бросил на стол, прямо в картофельную шелуху и лужи соуса. Раздал он почту в спальне.

Хольт посмотрел на часы — скоро час. Он пододвинул к окну табуретку и закурил. Нетерпеливо надорвал конверт. В последнем письме к Гундель он смалодушничал. Бывали дни, когда придирки, ругань и муштра доводили его до отчаяния. В таком настроении он и излил душу Гундель. К унынию и подавленности прибавились еще мрачные воспоминания, в итоге получилось путаное, надуманное письмо, о котором он на следующее же утро пожалел.

Он пробежал глазами листок; в самом конце она писала:

«Я понимаю, почему тебе иногда грустно».

Почерк был детский, неустановившийся. В первых двух письмах Гундель выражалась неловко, словно запинаясь, а тут писала так же непосредственно, как говорила. «Дорогой Вернер, тебе ни за что не угадать, что со мной вчера приключилось! В магазине ко мне подошла незнакомая дама». Сперва было написано женщина, но потом зачеркнуто. «Она назвалась фрау Гомулка…» Вот как! Хольт насторожился, «…и спросила, не могу ли я ей уделить несколько минут. На улице она сказала, что вы с Зеппом большие друзья. Так зовут ее сына. А помнишь, ты мне в купальне рассказывал, что у тебя два друга: Гильберт и Зепп. Поэтому я ей поверила. Ты будто бы сказал мужу фрау Гомулки, что заходил к нам и тебе очень все не понравилось. Особенно сами хозяева. Я сразу подумала: ты бы этого ни за что не сказал, если б не знал хорошо господина Гомулку. Потом она спросила, что я делаю в свободное время. И не забегу ли я к ней как-нибудь? Она была страшно любезна. Даже не понимаю почему. Сказала, что у нее, к сожалению, нет дочери и ей приятно было бы видеть у себя по вечерам и в воскресенье молоденькую девушку. Словом, чтобы я к ним в гости приходила. Если я не хочу, чтобы об этом знали, она никому не скажет, а чтобы меня никто не видел, я могу проходить прямо через их сад. Я ответила, что мне надо подумать, но, может быть, если ей этого в самом деле хочется, как-нибудь приду. Дорогой Вернер, непременно напиши, надо ли мне к ним идти и что это за люди. Ты ведь знаешь, почему я не со всеми хочу встречаться».

Чего ради Гомулки зовут к себе Гундель? Филантропия? Тут Хольт вспомнил: «…девочка не так одинока, как вам представляется…» Далее Гундель писала, что у нее много работы, но ведь она не привыкла сидеть сложа руки. Дети доставляют ей много радости. Хотя они и дерзят ей, но она очень любит ребятишек, даже дерзких. Послать фотографию, как он просит, она не может, у нее нет ни одной. Потом следовала та фраза и письмо заканчивалось просьбой: «Напиши поскорей, если тебе не трудно».

— Приготовиться к выходу!

Хольт сказал Гомулке:

— На-ка, почитай, Зепп! — Он уже рассказывал Гомулке историю Гундель.

Гомулка прочел письмо.

— Почему твоя мать ее приглашает? — спросил Хольт.

— Откуда мне знать? — пожал плечами Гомулка.

Рота выстраивалась несколько раз, но выход на стрельбище все оттягивался. Ждали обер-фельдмейстера Лессера. В лагерь прибыл связной мотоциклист, говорили, что шеф не отходит от телефона. Бойцы стояли с оружием к ноге, по рядам пробежал шепоток, фельдмейстера Бетхера и взводных вызвали с плаца в канцелярию. И вдруг слух перестал быть слухом: выступаем!