Дитер Нолль - Приключения Вернера Хольта

Сигареты пришли уже десятого, а точно одиннадцатого полевая почта доставила Хольту посылочку от Уты. Это была полная неожиданность. Насколько Хольт помнил, он ни разу не говорил Уте, когда его день рождения. Развернув бумагу, он увидел, что это небольшая книжка в шелковом переплете, как оказалось — стихи Фридриха Гельдерлина. Он бегло прочел приложенное письмо. Ута писала, что ее подруга Хельга Визе назвала эту посылку «незавидной»; копченый окорок, по ее словам, больше сказал бы сердцу солдата, чем томик стихов. Но она лучше знает его поэтическую натуру, склонную к духовным наслаждениям. Хольт засмеялся. Но когда он стал читать дальше, у него прошла охота смеяться. Кое-что в этой книжке, писала Ута, принадлежит к ее любимым стихам. К тому же она выбрала этот томик не без задней мысли. «Может быть, иные строки напомнят тебе обо мне». Он принялся листать страницы, читая наугад одно, другое… »Разве сердце мое не стало священным, преисполнившись новой жизни, с тех пор как я полюбил?»

Гомулка, сидевший напротив, глаз не сводил с Хольта. Наконец он поднялся и ушел. Из дверной щели потянуло ледяным холодом. Хольта пробрала дрожь.

Однако, когда во второй половине дня позвонила фрау Цише, поздравила и спросила, придет ли он, как обещал, — они бы провели вдвоем чудесный вечерок, — он, не раздумывая, бросился в канцелярию. Готтескнехт разрешил ему вечером отправиться в город. Но сразу же, как стемнело, просигналили тревогу, и Хольт всю ночь торчал у орудия.

Бомбардировщики снова искали запасные цели. Около сотни четырехмоторных машин отбомбились над Боттропом, а потом бомбы, преимущественно воздушные мины и зажигалки, полетели и на северную часть Эссена. Багровое пламя столбом взвилось в холодное синее ночное небо. Вольцов взобрался на бруствер и смотрел на пылающее море домов. «Вот уж где никто не пожалуется на холод!» Эта острота вызвала смех, короткий и гневный. Но один из дружинников оторвался от работы и сказал:

— Что ты скалишься, сопляк? Сразу видно, что там, в огне, у тебя нет близких!

Вольцов мигом соскочил в окоп, но Хольт схватия его за руку:

— Опомнись, что ты делаешь!

Три дня спустя фрау Цише праздновала день рождения. Хольт, к великому своему разочарованию, застал у нее целую ораву актеров и танцовщиц. Он места себе не находил от злости. Увидев это, фрау Цише подсела к нему и несколько минут уговаривала его:

— Пойми, ведь это не от меня зависит. Не могу же я их выгнать! Потерпи, может, что-нибудь удастся придумать и мы снова проведем вместе несколько дней.

С досады он налег на французские вина, которых у фрау Цише были, по-видимому, неисчерпаемые запасы. Он умышленно не приглашал ее танцевать и вертелся с подвыпившими хористками, проклиная в душе все и всех, и себя в первую очередь. Он чувствовал себя чужим среди этих людей, да и ее ощущал чужой и далекой. Было еще рано, когда он собрался уходить и небрежно, на ходу с ней попрощался. Она укоризненно шепнула:

— Не уходи. При первом же сигнале тревоги я отправлю их по домам.

— Мне пора на позицию, — сказал он с вызовом. Она высоко подняла брови. Сознание, что он ее огорчил, доставило Хольту удовольствие.

В темном коридоре он нечаянно спугнул парочку: какой-то усач в штатском тискал хористку. Хольт надел шинель.

— Уходите, камрад? — спросил его усач с добродушной общительностью подвыпившего человека.

— Никакой я вам не камрад! — отрезал Хольт. Но усач в штатском и не подумал обидеться.

— Сегодня смеемся, а завтра загнемся, — превесело затянул он. — Наш Великая Германия — ведь вы его знаете, гренадер, — пал смертью храбрых.

Хольт хлопнул дверью. Около Двух недель он не имел вестей от фрау Цише, а потом все же ей позвонил.

Морозы затянулись до последних чисел февраля. Не хватало топлива, курсанты мерзли и в бараках. Вольцов, украдкой забравшись в рабочий дачный поселок, сорвал там крышу и набил печку тесом и толем.

— Экие бандиты! — раскричался капитан, когда к нему пришли жаловаться. — Переводить на топливо сторожки, где ютятся погорельцы из разбомбленных домов! Конечно, Вольцов! Следующий раз, как у кого потечет крыша, я засажу вас в тюрьму! — Но никто не принял всерьез эту угрозу — между Кутшерой и Вольцовом давно установилось полное взаимопонимание.

В конце февраля снег стал бурно таять, и территория, где расположилась батарея, превратилась в непролазное болото. А потом наступила солнечная, по-весеннему теплая погода. Курсанты день и ночь проводили у орудия. Ночами налетали англичане, они вели неприцельное бомбометание, разрушая крупные города, а днем голубое небо бороздили сотни американских бомбардировщиков. Под прикрытием полчищ истребителей они нападали на промышленные объекты, железнодорожные и шоссейные узлы. В сорок третьем году преобладали ночные полеты, теперь соотношение изменилось.

Батарея раза четыре в день собиралась по тревоге. Объектом для нападения все чаще становился Рур. Расход боеприпасов значительно повысился, и молодежь, вместо школьной учебы, была занята подтаскиванием снарядов. Днем по всему пространству от голландской границы и далеко на восток шли воздушные бои. Ежедневно сыпались с неба подбитые самолеты — «мустанги», «фокке-вульфы» и «мессершмитты». И только бомбардировщики невозбранно следовали своим курсом.

Хольт лежал у себя на койке, у него сильно болела грудь, утром им опять что-то прививали — то ли тиф, то ли дифтерит. Вольцов читал, Феттер, Кирш и Земцкий играли в скат.

— Снова сбито семь самолетов, — щебетал Земцкий, — когда-нибудь на это должны обратить внимание! — Он слушал передачи подгруппы. В иные дни в их секторе удавалось сбить за сутки от десяти до двенадцати самолетов.

— Наша противовоздушная оборона из сотни самолетов противника сбивает примерно пять — в сущности ничтожная цифра, — заметил Гомулка трезво.

— У вашего Гомулки все счеты и расчеты, — подал голос Цише со своей койки. — Знаем мы эти еврейские штучки! Они бьют на то, чтобы подорвать нашу обороноспособность!

— Как бы мы не подорвали твою обороноспособность палкой, — пригрозил ему Феттер.

Сигнал тревоги снова выгнал их из помещения. Стоя у орудия и надвигая на лоб каску, Хольт думал: откуда у Зеппа эти цифры?

Вольцов рассказывал им о положении на фронтах:

— Вы не представляете, что творится на Востоке. Я тут кое-что раскумекал из наших военных обзоров — ведь в оперативных сводках ни черта не пишут! Между южным и центральным участками фронта русские вклинились на пространстве в триста километров. Мы потеряли Житомир, потеряли Кировоград и Кривой Рог.

Но тут вскинулся Цише, как всегда возмущенный трезвой обстоятельностью Вольцова: