Дитер Нолль - Приключения Вернера Хольта

На пляже почти никого еще не было; Хольт поплыл на другой берег, Вольцов отстал. Выплыв на середину реки, Хольт перевернулся на спину и отдался на волю течения.

Дурацкая случайность! — думал он. Почему-то мне на язык подвернулся Наполеон! Выйдя из воды, он лег в траву. Значит, неправы те, кто говорит, будто фюрер избежал ошибок Наполеона. Оказывается, Наполеон не сделал никаких ошибок!

Вернувшись на водную станцию, Хольт, чтобы отдышаться, полежал на воде, держась за лестницу. Потом влез на плот. Сердце у него еще учащенно билось. Вся компания сидела уже на обычном месте у вышки — юноши и девушки, а с ними Вольцов и Гомулка. Хольт медленно побрел по плоту. Нет, думалось ему, быть того не может! Одна, в стороне от всех, сидела незнакомая девушка. Сидела особняком, прислонясь к перилам, глаза она закрыла, колени подтянула к подбородку.

Хольт подошел к вышке и лег на дощатый настил. Фридель Кюхлер тотчас же спросила, где он заработал такие синяки. Хольт сделал вид, что не слышит. Но тут Гомулка, обычно не переваривавший грубости, не вытерпел:

— Вернер заработал их там, дуреха этакая, где ты об… бы с головы до ног!

Девицы скорчили гримаски, а Вольцов расхохотался, да так громко, что старик смотритель высунулся из своей сторожки на берегу и удивленно огляделся по сторонам.

Долгое время все молча грелись на солнце.

Кто-то спросил:

— А как это понимать — воздушная война?

— Как понимать? — ухмыльнулся Вольцов. — Да очень просто! Это самая незамысловатая из всех войн. Мы сидим внизу и стреляем вверх, а те накладывают нам сверху!

Хольт думал: сразу спросить неудобно, все обратят внимание. И тут же спросил, будто невзначай:

— Что это за девушка сидит там в сторонке?

Все головы повернулись. Одна из девиц рассмеялась.

— Чему вы смеетесь? — рассердился Хольт. — Глупые вы наседки!

— Все девчонки таковы, когда соберутся целым курятником, — буркнул Вольцов. — Зато каждая в отдельности тише воды, ниже травы!

— Верное замечание! — сказал Гомулка.

— Она нездешняя, — пустилась в объяснения Фридель Кюхлер, когда перепалка утихла. Это была белокурая предводительница местного союза девушек. — Ее эвакуировали сюда из Западной Германии, кажется из Швейнфурта. Говорят, у нее не все дома. — Она повертела пальцем перед лбом. — От ее звеньевой я слышала, что она потеряла обоих родителей и работала в Швейнфурте служанкой, отбывала годичную повинность. Ей всего-то пятнадцать лет. Говорят, ее засыпало во время бомбежки, а когда неделю спустя убежище раскопали, там были уже одни трупы, выжила только она. Потом лежала в больнице. Здесь ее приютило многодетное семейство эсэсовца, ей там хорошо живется. В мае ее снова пришлось уложить в больницу. Теперь у нее отпуск после болезни, она работает только первую половину дня.

Вольцов лег на теплые доски.

— Война есть война! — сказал он.

Хольт старался отогнать неотвязное видение: убежище, а в нем, среди застывших мертвецов, живая душа борется с подступающим безумием. Он слышал вокруг себя несносную болтовню девушек.

— Почему же вы не поможете ей? — спросил он хрипло. Все молчали.

— Она не хочет. Она избегает всех!

Хольт вскочил.

— Вот вам и народное единство! Все за одного! — съязвил он. Он видел глаза, обращенные на него с недоумением. А ведь года не прошло, как эта же белокурая Фридель проповедовала здесь, на этом самом месте, «товарищеское единение». Хольт услышал голос фрау Цише: «Меня, меня спаси! Брось сейчас же ребенка!» Он повернулся и зашагал прочь. За его спиной раздался голос Гомулки:

— Вернер и сам на этих днях пережил нечто подобное!

То, что я пережил, думал Хольт, шагая по плоту, сущие пустяки. Я это вынес и опять вынесу!

В самом конце плота, где были привязаны байдарки и гребные лодки, он сел и опустил ноги в воду. Река сверкала в лучах солнца.

Восемь дней была засыпана! — думал Хольт. Он видел себя, как он несет девочку в красных башмачках па перевязочный пункт и кто-то говорит ему: «Exit!.. Напрасно вы трудились!» Сверху свалился пылающий карниз, искры фонтаном брызнули в лестничную клетку. «Вы знакомы с полковником Барнимом?»

А потом: «Расстреляли…» А что с Утой? Может, и ее уже нет в живых?.. Может, никогда и не было? Может, Ута мне просто приснилась, как «мустанги», Шмидлинг и бомбовые ковры?

Он поднялся и медленно направился к девушке — она по-прежнему сидела на солнце, прислонясь к перилам. Он опустился на плот у ее ног.

— Меня зовут Вернер Хольт. Я курсант, служу на зенитной батарее, а сейчас в отпуску.

На мгновенье она повернула к нему голову. К щекам ее медленно приливала краска.

Хорошо еще, что не сразу убежала, подумал Хольт. Лицо ее показалось ему знакомым, где-то он видел эти густые ресницы, темные брови и румяные губы. Зря я на нее глазею, еще, пожалуй, убежит! Что бы мне сказать?

— Я здесь тоже чужой. Только прошлый год поступил сюда в гимназию и проучился всего несколько месяцев. А потом нас отправили в зенитную часть.

Зря я про зенитную часть, подумал Хольт. И насчет курсанта тоже зря. Это напомнит ей бомбежку.

— Я не ужился дома, сам не знаю почему. — Насчет дома я тоже зря… Ведь она потеряла обоих родителей… Как будто у меня еще есть родители! — Вы должны… ты должна простить меня… — продолжал он сбивчиво. — Я говорю сущий вздор… Но ведь это же так трудно… — сказал он уже напрямик, — заговорить с незнакомой девушкой. Тем более я все время боюсь, что ты убежишь.

Она не тронулась с места.

— Я уже вчера тебя приметил, — продолжал он, — ты шла с хозяйственной сумкой. Мне хотелось тут же пойти за тобой. Когда же я услышал, — она подняла глаза, но они смотрели куда-то вдаль, — что ты из Швейнфурта… — Он подумал: что это я опять плету? — …когда я это услышал, мне стало ясно, что здесь ни одна душа тебя не поймет!

Она закрыла глаза и сидела не двигаясь.

Не поймет… — думал Хольт, а разве может один человек понять другого?

— Наша батарея стоит в Рурской области. Сотни раз приходилось мне слышать: «район Вюрцбург — Швейнфурт»..

Его озарило внезапное воспоминание. Дело было в октябре, американцы выслали в тот день в воздух около тысячи истребителей сопровождения, воздушные бои велись от голландской границы до Южной Германии. Было сбито больше сотни четырехмоторных бомбардировщиков, но Швейнфурт так и не отстояли… Хольт видел, как море домов заволокло серой дымовой завесой, в ней вспыхивали молнии разрывов, пока наконец пламя пожаров не пожрало дым… Он стряхнул это воспоминание… Как это постоянно твердит Готтескнехт? Стиснуть зубы!..

— Хорошо, что в то время я не знал тебя. У меня не было бы ни минуты покоя. Помочь тебе я все равно б не мог. — Он долго молча сидел с ней рядом. Встревоженный ее упорным молчанием, спросил: — Может, мне уйти? — Она почти незаметно покачала головой.