Дитер Нолль - Приключения Вернера Хольта

— И ты, Зепп, говоришь это так просто! — воскликнул Хольт. — Тебя это противоречие не смущает? Но что же дает тебе опору?

— Мне? — уклончиво протянул Гомулка. — Это трудно объяснить, очень трудно…

Хольт почему-то вспомнил чужую девушку. Мне будет опорой человек! — подумал он. Я мог бы опереться на Уту, но я, болван, погнался за Герти Цише и, вместо того чтобы обрести спокойствие и уверенность, должен был наблюдать, как близкий человек с каждым днем становится мне все более чужим и безразличным — до ужаса безразличным, я до сих пор холодею, как вспомню!

— Пошли завтракать! — сказал Гомулка.

Стол на веранде был накрыт на восемь персон, и хозяйка не пожалела фарфора и серебра, хоть выставку устраивай!

— Мой друг Вернер Хольт! — представил его Гомулка. Фрау Гомулка оказалась статной женщиной, белокурой, голубоглазой. Хольту были перечислены имена присутствующих тетушек и племянниц. Адвокат, доктор Гомулка, человек лет пятидесяти, несмотря на жидкие седые волосы и темные очки, показался Хольту двойником своего сына. Он сказал с изысканной вежливостью:

— Оч-чень рад, господин Хольт!

У него была манера особенно напирать на то или другое слово.

Было подано холодное желе из абрикосов, а затем абрикосовое суфле, абрикосовый компот, а вместо кофе — настоящий, хоть и слабо заваренный чай и к нему пирог с абрикосовой начинкой.

— Как видите, — сказала фрау Гомулка, — садовника кормит сад.

Разговор за столом поддерживали главным образом отец и сын. Хольт сразу уловил напряженность в их отношениях. Из вежливости он тоже время от времени подавал какую-нибудь идущую к делу реплику; нетерпеливое желание бежать оставило его только тогда, когда они оказались за столом в более тесном кругу.

Родственницы куда-то улетучились.

— Мы давно мечтали увидеть вас у себя, — начал адвокат таким тоном, словно произносил: «Господин председатель суда, господа присяжные!» — Давайте же поговорим по душам. Ваш класс понес большие потери — тринадцать убитых, если я правильно осведомлен… Какие же у вас виды и надежды на будущее?

— Нам повезло, — ответил Хольт. — У Гильберта Вольцова есть на этот счет любимая поговорка: небо не оставляет старых вояк!

— Что ж, это целенаправленный оптимизм, — сказал адвокат, — не так ли? Вы курите? Прошу! Спасибо, у меня есть спички! — Он закурил трубку.

В разговор, держа чашку в руке, вступила фрау Гомулка:

— Каждой матери хотелось бы, чтобы ее сын вернулся домой живым и здоровым.

— Мама! — вспыхнул Зепп. — Ты обещала не заводить таких разговоров.

— Не думала я, Зепп, что так плохо тебя воспитала. Каким тоном ты позволяешь себе говорить с матерью!

Хольт почувствовал себя неловко от этих семейных пререканий.

— Ваш отец, — снова начал адвокат, снимая очки, — если я правильно осведомлен, подвергался репрессиям?.. Вы позволите мне затронуть эту тему? Скажите, а не было у вас с ним разговора насчет дальнейших перспектив? Не давал он вам руководящих указаний па будущее, не посоветовал какую-нибудь разумную линию поведения? — Прежде чем взглянуть на Хольта, адвокат снова водрузил на нос очки.

Руководящие указания? Разумная линия поведения? Хольт внутренне напрягся:

— Мой отец — человек не от мира сего. Он вовсе лишен практического соображения. Мы с Зеппом, правда, иногда сговаривались насчет общей линии поведения, но из этого обычно ничего не выходило. Думаешь одно, а получается другое. Бесконечные передряги с гамбуржцами, например, — мы вовсе не хотели в них ввязываться, это получалось помимо нашей воли.

Адвокат недовольно попыхивал трубкой.

— Поймите меня правильно. Я противник всяких норм поведения. Да и вообще противник норм. Берегитесь мертвых схем! Есть, например, солдаты, чьи мысли и решения скованы схемой. Они всегда и во всем ждут приказа! А между тем эта схема, как и всякая другая, в корне порочна. Человек должен быть гибким. Мне бы очень хотелось, молодые люди, чтобы у вас была эта гибкость! В наше время, я хочу сказать, в современную нам эпоху, мы наблюдаем эту склонность переоценивать закостенелые принципы и ставить их выше свободных решений личности.

У Хольта было чувство, будто адвокат с его темными ретами, крадучись, подбирается к нему, как кошка к блюдцу с горячей кашей. В нем невольно заговорил дух противоречия, он искал не ответов, а возражений, как это было на рождестве, когда он навестил отца.

— Простите, господин доктор, но мне кажется, вы не совсем правы. Вспомните, в нынешнем году, во время наступления русских на наш центральный участок фронта, у нас особенно подчеркивалась роль бойца-одиночки, которому приходится полагаться на собственную инициативу, принимать самостоятельные решения.

— Еще бы! — саркастически заметил адвокат. — Не говоря уже о вынужденном характере этого указания, оно заранее ограничивает свободу подобных решений.

— Ограничивает? Каким же образом? — вскинулся на него Хольт.

— Но это же ясно… Предварительной подгонкой вашего одиночки к тотальной колодке. Все теми же преславными нашими нормами. Борьба до самозаклания… бесчестность всякой капитуляции… И так далее и тому подобное.

— Я и сам считаю капитуляцию бесчестной, — загорячился Хольт, — там, где она не вызвана абсолютной необходимостью. — Он был далеко в этом не уверен. Разве Зепп не рассказал ему, что полковник Барним капитулировал вместе со своим полком?..

Прежде чем снять очки, адвокат испытующе посмотрел на Хольта.

— Persaepe accidit, ut utilitas cum honestate certet [8], — сказал он рассудительно. — Но, не вдаваясь в анализ того, что называть честью, на которую вы здесь сослались… верно, верно… вы правы, первым на нее сослался я… достаточно задать вопрос, беретесь ли вы судить, в каких случаях наступает эта абсолютная необходимость и при каких условиях капитуляция правомерна? Но оставим это.

Жаль, что здесь нет Гильберта, с досадой думал Хольт. Он бы ему разъяснил, при каких условиях капитуляция правомерна! Весь этот разговор претил ему. Но тут вмешался Гомулка.

— Прости меня, папа, но давай кончим это переливание из пустого в порожнее! В частности мы в нем никакой пользы для себя не видим. Подобные софизмы, — продолжал он, повысив голос, — быть может, и украшают застольную беседу, но нам они не могут служить опорой.

— Конечно, конечно, — согласился адвокат, — опорой они служить не могут… Но тем более не будет у вас опоры, если вы просто закроете глаза на раздирающие вас внутренние разногласия.

— Не следует забывать, — отпарировал Зепп с уже нескрываемым озлоблением, — что иные внутренние разногласия, какие мне долго пришлось наблюдать, действуют на окружающих особенно деморализующе!