Алон Гук - Мой Западный берег. Записки бойца израильского спецназа

После одеваю броник и сумку со сложенной снайперской винтовкой. Каску держу в руках, нечего в ней пока париться, еще успею. Все выходят строиться на улице перед пальгой, и Гольдфус в последний раз повторяет нам последовательность операции и план действий.

Выезжаем с базы около двенадцати. Ехать долго, и я, как обычно, пытаюсь что-то разглядеть в бронированное окно, но, как и всегда, почти ничего не вижу. По рации звучит команда о начале действий и готовности к высадке и вскоре машины останавливаются. Мы высаживаемся и последние пять километров идем пешком, скрытно и в полной тишине, чтобы не спугнуть цель. Проходим по ущелью, проходим между двух возвышенностей, поднимаемся на гору, спускаемся с другой ее стороны на две трети, там и будет наша огневая позиция. Путь я знаю наизусть, пусть по карте, но мы сегодня не заблудимся. Слишком серьезная цель. Через час доходим. Сегодня нас немного — наш офицер Лазарь за радиста, Ронен с прибором ночного виденья, Генис и я.

Мы с Генисом раскладываем снайперские винтовки, прикрепляем прицелы ночного виденья и медленно, чтобы не производить лишнего шума, посылаем патрон в ствол. Все приготовления сделаны, теперь остается ждать. Вся работа снайпера — это ожидание. Мы просматриваем местность, запоминая отдельные заметные предметы, чтобы ориентироваться по ним, и проверяем расстояние до них.

Маршрут нашей «мишени» нам известен, тут разведка сработала четко. Он выйдет из деревни на вершине соседней горы и пойдет по ущелью в сторону Хеврона. После пятисот метров его пути мы должны его завалить. Просто и ясно. Выйдет он около двух часов ночи.

Я смотрю на свой «Касио», не включая подсветку, а ловя отражение лунного света от стекла. Мои часы и так закрыты специальной черной резинкой, чтобы не блестели, и я подсветку не включаю просто так, на всякий случай. Блеск — главный враг снайпера. Поэтому ничего блестящего на нас нет, и прицелы закрыты специальной сеткой. Проходит еще полчаса.

Ждем, снова просматривая местность в полной тишине. «А вдруг почует и не придет? А вдруг пойдет другим путем?» Мысли одолевают меня и, чтобы не забивать голову ерундой, я еще раз меряю расстояние до примерного места, где мы должны в него стрелять.

Вышел! Наш наблюдатель заметил цель! Я смотрю в прицел и тоже замечаю боевика. Он с сумкой на плечах и автоматом в руках, спускается с горы. Ошибки быть не может, это он, я четко вижу оружие в его руках. Идет по тропинке, присел. Что-то заметил? Нет, встает и движется к месту, где мы должны стрелять.

— Спокойно, ребята, — шепчет нам Гольдфус, хотя сам он напряжен до предела, слышно, как голос дрожит:

— Не дергайтесь, стреляем по моей команде.

Террорист уже в зоне поражения. Он идет медленно, осторожно оглядывая окрестности. Я веду его своим прицелом, держа красную точку прямо на нем, в районе груди.

— Алон, Генис, приготовьтесь, начинаю обратный отсчет.

— Семь!

Я превращаюсь в машину. Боевую машину — и больше ничего.

— Четыре!

Для меня существует только цель.

— Три!

Палец плавно ложится на курок.

— Два!

Выдыхаю воздух и задерживаю дыхание.

— Один!

Нажимаю на курок чуть-чуть, от выстрела меня отделяет миллиметр.

— Огонь!

Два наших выстрела сливаются в один, я передергиваю затвор, посылая еще один патрон в ствол. Еще раз навожу прицел и стреляю повторно, хоть и замечаю, что цель уже начала оседать.

Есть! Я четко вижу тело лежащее на земле. Он уже не двигается, даже конвульсии прекратились. Мы это сделали, сделали! Краем уха слышу нашего майора, передающего по рации команду остальному взводу входить внутрь деревни. Так что, если что-то начнется, нас прикроют.

— Алон, сколько у тебя патронов в магазине? — спрашивает меня Гольдфус, широко улыбаясь.

— Еще восемь, а что?

— Давай все в него.

— Ты уверен? Он и так уже точно труп.

— Давай! Не хочу, чтобы у нас были сюрпризы.

— Ну, не хочешь, так не хочешь.

Навожу прицел и расстреливаю остаток магазина. Вижу, что клиент уже давно мертв. Просто Гольдфус не верит в снайперов, предпочитая дать очередь вблизи, чтобы удостоверится, что враг мертв наверняка. А зря. Мы знаем свою работу.

После этого я аккуратно складываю винтовку обратно в сумку и готовлюсь к отходу. Отряд прикрытия докладывает майору, что все нормально, и мы ждем машины, которые должны забрать нас назад. Через десять минут они приезжают, и мы загружаемся внутрь. Кроме двух наших джипов, приехала машина Службы государственной безопасности, которая забирает тело и трофейное оружие.

Уже на базе я слышу, как наш майор ругается с безопасниками.

— Да что же ты за придурок, майор? Как же мы теперь его опознаем? Это же кисель, а не труп!

— А вдруг бы он гранату в руке зажал? Что бы с вами теперь было, когда вы на опознание приехали и начали труп переворачивать?

— Да, твое счастье, что когда он падал, у него сумка с взрывчаткой с плеч свалилась. А то бы собирали его теперь по соседним горкам!

— Вы хотели ликвидацию или нет? Так вот он — ваш, мертвее мертвого! Никакой теракт уже точно не организует, — Гольдфус показывает пальцем на то, что осталось от тела. Все тупо смотрят туда с секунду, а потом начинают ржать.

— Ладно, спасибо, майор! Отлично сработали! Передай своим снайперам, что они молодцы.

Когда мы вернулись на базу, я разложил снаряжение по полкам, почистил винтовку и снова наполнил магазины. Мне осталось служить всего три месяца. Как же я смогу прожить без операций и без адреналина? Я люблю успешные операции. Такая операция дает тебе моральное удовлетворение в полной мере. Ты видишь, что долгие месяцы тренировок прошли не зря, видишь, что твоя работа — самая нужная, ведь ты охраняешь жизнь других людей. Если бы не мы, то завтра в Тель-Авиве должны были бы взорваться десятки людей. И их жизни — это моя награда. Пусть никто об этом не узнает, в газетах про это не напишут, но сегодня я кого-то спас. Пусть и ценой одной смерти. Я по-другому не умею. Я ведь снайпер, а не доктор…

— Ты знаешь, малыш, я тебя очень люблю, но я больше не могу быть с тобой. Я устал. Эти бесконечные ссоры, твои придирки… Извини, я действительно хотел, как лучше. И очень хотел быть с тобой. Я серьезно думал, что у нас все получится. Но у нас нет будущего.

Я встал, взял свою сумку и пошел. Пошел не оглядываясь, так будет легче. И так слезы в глазах стоят. Отвратительное чувство — ты знаешь, что эта девочка могла бы стать твоей любимой и единственной, но у вас ничего не будет. Иногда покидают, любя…