Павел Гусев - В тылу врага

Через несколько дней в соседнем урочище появились вражеские подразделения. Здесь же обосновался их полевой штаб. Оккупанты провели тщательную облаву леса: их солдаты шли по лесу плотной цепью в пятидесяти метрах один от другого, на ходу ведя огонь из автоматов.

По приближающейся автоматной стрельбе прятавшиеся старики и подростки догадались, что каратели прочесывают лес. Кольцо вражеской облавы неумолимо сжималось. Сначала засвистели пули, потом стали слышны лающие команды фашистов…

Тогда в Анатольевском лесу оккупанты уничтожили около двух десятков прятавшихся жителей. Лишь немногим удалось спастись от смерти. Они были единственными очевидцами зверств врага.

Поздно вечером в Анатольевке завыла сирена, объявившая тревогу оккупантам… Первой запылала школа, облитая бензином, потом одна за другой загорались хаты. Каратели имели большой опыт уничтожения белорусских, украинских и русских деревень и их жителей. Они поджигали хаты с оставшимися в них женщинами и детьми. Через полчаса горела вся Анатольевка.

Каратели стреляли в женщин и детей, выскакивавших из окон горящих хат. Очень немногим женщинам с детишками удалось вырваться из огня и убежать из деревни. Приют надеялись найти в соседних деревнях. Некоторые не смогли выбраться из запертого и подожженного фашистами родного дома.

Так, Анна Максимовна Томина, оказавшись с двумя маленькими детьми в горящей хате, запертой снаружи карателями, решила найти спасение для детей и для себя под печкой. А на другой день, когда уже гитлеровцы уехали из Анатольевки, оставшиеся в живых соседки нашли Анну Максимовну и ее детей сгоревшими. — Пузанов продолжал свой рассказ:

— Несколько часов бушевал пожар в Анатольевке. Уже после полуночи, убедившись в полном уничтожении деревни, фашисты покинули ее. Только печи да обуглившиеся кирпичные дымоходы стояли на пепелищах. Вот, Павел, что осталось от некогда красивой русской деревни. — Этими словами Пузанов закончил тогда тот грустный рассказ в курской гостинице…

Я не могу до сих пор забыть этот страшный рассказ партизанского комиссара о трагических событиях в Анатольевке. Иногда по радио звучит песня о сожженной карателями белорусской Хатыни, у меня сразу перед глазами встает Анатольевка, я слышу голоса ее замученных и уничтоженных стариков, женщин и детей.

Часть анатольевцев-погорельцев приняли в свои дома жители соседней Акимовки. А как только закончилась война, с помощью советской власти анатольевцы начали заново отстраиваться. Не одно послевоенное десятилетие потребовалось, чтобы возродить селение. Появились уютные дома, благоустроенная улица, ухоженные приусадебные участки.

Но анатольевцы, да и все советские люди, никогда не забудут ужасов варварства и злодеяний фашистов в страшные годы гитлеровского нашествия. Они будут передаваться из поколения в поколение. О них нельзя забыть! Мы не вправе забыть этого, не вправе допустить повторения белорусской Хатыни, курских Анатольевки и Большого Дуба.

Было это в середине октября 1943 года. Красиков не разрешал нам «дымить» в помещении отдела. Поэтому я вышел на крыльцо штабного здания, чтобы покурить. Крыльцо выходило прямо на тротуар улицы, по которому спешили на работу обкомовские и облисполкомовские служащие. Вдруг я увидел среди них Петра Чикаберидзе, бывшего комбата из нашего отряда, входившего до марта того года во 2-ю Курскую партизанскую бригаду. Он быстро шагал, посматривая на свои наручные часы, что говорило о том, что он куда-то спешит. Я сразу узнал его, симпатичного, стройного грузина с рыжеватыми кавказскими усами. Я окликнул его:

— Петро Чикаберидзе! Своих уже не узнаешь, что ли?

Посмотрев в мою сторону, он тоже узнал меня.

— Павло! Гусев! Здравствуй, дорогой! — Он поднялся с тротуара на крылечко. Мы обнялись, помолчав во взаимных объятиях. Слезы радости появились у каждого. Ведь у нас за более чем полгода было больше сомнений, чем надежд, чтобы увидеться живыми. Чикаберидзе вспоминал:

— А ведь в начале марта под Дмитриевом я и Шадрин, отправляя тебя с передовой в медсанбат, не надеялись, что ты выживешь с ранением в голову, ты был тогда без сознания.

Я ему объяснил:

— Кроме ранения в голову, с повреждением черепа, у меня была еще контузия от взрывной волны близко разорвавшейся от меня мины. В конце вторых суток пребывания в медсанбате я очнулся. Как видишь, вылечили меня госпитальные доктора. Я благодарен им за это. — Посмотрев на его награды, я заметил, что к медали «За отвагу», врученной ему осенью 1942 года в Хинельском лесу заместителем начальника штаба партизанского движения Брянского фронта Горшковым, добавились орден Красного Знамени и медаль «Партизану Отечественной войны» первой степени.

— Поздравляю тебя. Петя, с высокими государственными наградами за твои боевые подвиги. — Я крепко пожал ему руку, мы обнялись.

— Спасибо, Павло. Ведь к ордену Красного Знамени меня представляло в январе этого года командование Крупецкого отряда имени Чапаева. И только через девять месяцев наградной лист оказался на столе Всесоюзного старосты Калинина.

— Петя, к наградному листу на тебя была приложена и моя рука. Ведь у нас пишущей машинки тогда не было, под диктовку Пузанова и Исаева я писал его от руки, вносил и свои коррективы в твоей боевой характеристике. Все наши наградные листы были перепечатаны машинистками в штабе Емлютина, в Брянском лесу.

Я спросил Чикаберидзе:

— Петро, а почему ты в Орле? Ваша бригада уже расформирована?

— Она расформировывается, Павло, — продолжал он, — я боюсь опоздать на совещание, которое состоится у Матвеева. Дело в том, что небольшая группа из нашей бригады во главе с Казанковым приглашена в Грузию. Сегодня будет известно, когда мы поедем. Поэтому, давай продолжим нашу встречу вечером. Я живу в гостинце на первом этаже. Мой номер 5-й, одноместный. Я жду тебя к 19 часам. А сейчас я побежал на совещание. — Он быстрым шагом направился в обком партии.

О нашей предстоящей встрече с Чикаберидзе я доложил Красикову. Высказал ему причину, по которой встреча может сорваться, а завтра Чикаберидзе, наверное, отправится в Тбилиси в составе делегации их бригады, приглашенной руководством Грузии. Он обидится, если я сегодня не приду к нему в гостиницу. А причина была в том, что сегодня в 18.00 я должен заступить на дежурство в отделе.

— Проблемы нет, Павел Васильевич, вместо тебя сегодня отдежурит Василий Михайлович, а послезавтра вы заступите на дежурство вместо Соколюка. Я сейчас же скажу ему об этом.

Вечером мы встретились с Чикаберидзе. Он принял меня по-кавказски. Стол был полон всякой всячины: копченая колбаса, рыбные консервы, фрукты и даже бутылка «Московской».