Георгий Артозеев - Партизанская быль

— И что же с ними сделали?

— А что с ними делать? — Бандитов расстреляли, а все местные тут же начали к нам в отряд проситься. Только Курочка им ответил: вам торопиться некуда. Уже поторопились. Страх — страхом, но голову на плечах надо иметь. Вы думаете просто: полицейскую повязку с рукава сняли, а красную ленточку на шапку нацепили! Нам людей, которые «туда-сюда», не надо. Поживите дома, поработайте на партизан. Проверим, тогда поговорим.

А мы-то в Добрянке брали в отряд безотказно всех, кто просился. Остальных отпускали на все четыре стороны под честное слово.

Ненависти у нас, что ли, было мало? Или военного опыта?..

Задавая себе такие вопросы изо дня в день, я однажды сам на себя обиделся за отношение к добрянскому прошлому. Все-таки сделали немало. И коллектив хороший был! Уж не слишком ли я придираюсь?..

Даже заподозрил себя в том, что меня подавляет авторитет секретарей обкома. А может, здесь я все вижу в розовом свете: питаемся хорошо и живем в тепле.

Однако скоро пришлось нам перейти на такую трудную жизнь, при которой ни о каком «розовом свете» не могло быть и речи. Снести ее было по плечу только сильному руководству и сильному коллективу.

Эта перемена к худшему в нашем быту произошла сразу вслед за радостным, всех взволновавшим событием: впервые удалось наладить связь с Большой землей. Федоров получил радиограмму Никиты Сергеевича Хрущева: нам в помощь обещали выслать самолеты с вооружением. Никита Сергеевич передал партизанам привет и пожелание успехов.

Когда Федоров торжественно зачитал перед строем это приветствие, тут же было объявлено о собрании коммунистов и комсомольцев. Мы ожидали продолжения праздничного разговора о самолетах, о поздравлении секретаря ЦК.

Но речь пошла о другом.

— Место стоянки Нашего отряда, — начал Федоров, — известно немцам. Оставаться здесь больше нельзя. Трудно. За нас пострадают в первую очередь люди, которые предоставили нам свой кров. Вы уже видели, как фашисты расправляются за связь с партизанами. Многим приходится платить за это жизнью. Наше место — в лесу. Этого требуют интересы мирного населения и наша собственная безопасность. В лесу будет тяжело. Предупреждаю — надо подготовить людей к серьезным испытаниям. Будет холодно, возможно и голодно. Коммунисты должны показывать пример и помогать товарищам. Помните об этой задаче, товарищи! Завтра уходим в лес.

Зима стояла лютая. Мороз доходил до сорока градусов. Худшие предположения командира оправдались. Испытания начались сразу же — при рытье землянок.

Земля промерзла больше, чем на метр. Ломов у нас не было. Рыли топорами и лопатами, оттаивая каждую пядь кострами.

Люди были одеты плохо. Мой товарищ Иван Кудинов, с первых дней поставленный вторым номером к «Дегтяреву», был обут в калоши. На других посмотришь — ничем не лучше: одна нога в валенке, другая — в сапоге. Особенно плохо были одеты бойцы в стрелковых подразделениях. Да и у командиров обмундирование оказалось не зимнее. Николай Никитич Попудренко ходил по лагерю, подбадривал бойцов, а у самого — уши белели под фуражкой. Я тогда же оторвал половину рукава своей меховой куртки и для Попудренко вышла хорошая шапка. Но сколько люди ни делились своим добром — от этого его больше не становилось.

Первые ночи спали не в землянках, а в норках, какие удалось выкопать. Только лежа на сырых ветвях, поплотнее прижимаясь друг к другу, и можно было согреться. Заглянешь в такую норку, все, будто братья родные, лежат. И до утра слышно, как партизаны стучат замерзающими ногами: забудешь пошевелить ими — после захочешь, да не сможешь.

Плохо стало и с питанием.

Все изменилось к худшему, только наши обязанности остались те же. Пошла в разные концы разведка. Отправились на работу подрывники. Большая группа бойцов — в ней был и я — двинулась в дальний путь: на уничтожение Софиевского спиртового завода.

В эти дни, когда без всякого снисхождения к обстоятельствам наш коллектив подтягивали до уровня подлинно армейской части, я снова искал ответа на свой вопрос: почему эта большая партизанская семья живет более организованной и более высокой духовной жизнью, чем жила наша маленькая семья? Если коротко сказать, я понял это так.

Недостаточно быть преданным делу, не жалеть своей ЖИЗНИ ради него. Недостаточно жить дружной семьей, стоять друг за друга, чувствовать возле себя плечо товарища. Все это у нас было, но всего этого оказалось мало. В областном отряде я увидел, что боевой коллектив силен тогда, когда человеческая преданность и дружба строго подчинены законам партийной морали и суровой воинской дисциплины, когда командование действует с непреклонной ненавистью к врагу, с революционной твердостью и решимостью.

Командование направило в разведку, в Семеновский район трех партизан: Ивана Плечистого, Антона Гопчаренко и Сергея Саленко.

По пути эта тройка остановилась погреться и закусить на хуторе «Буревестник» Ивановского сельсовета у знакомого им гражданина Сенько. Дело было ночью, перед самым рассветом.

Хата Сенько с краю, сам хутор — в густом лесу, — оккупанты появлялись здесь не часто. Хозяин, хоть и удивился приходу партизан, принял приветливо. Он их накормил, уложил отдохнуть, а когда они уснули, пошел за три километра к другому хуторянину одолжить соли. Поговорил с соседом о том, о сем, — в лесу новостей не много; не удержался, рассказал, что у него гостят партизаны. А сосед потихоньку вышел, запер Сенько в своей хате, запряг лошадь и поскакал на станцию Костобоброво.

Партизаны сладко спали в тепло натопленной хате, когда пятьдесят хорошо вооруженных солдат окружили двор и с двухсот шагов открыли сильный пулеметно-винтовочный огонь.

Разведчики проснулись. В хате, прошивая стены, свистели пули; сыпалась с печи глина и вообще было довольно шумно. Разведчики быстро скатились с печи и поползли в сени. Солдаты приближались и кричали:

— Рус, сдавайся! — им была обещана большая награда в том случае, если удастся взять партизан живыми.

Наши товарищи не торопились отвечать на крики и на огонь противника. Надо было обсудить положение.

У каждого по автомату и по запасному диску, пистолеты, по две гранаты за поясами.

Вокруг хаты земляная насыпь, пол тоже земляной: лечь па пол — насыпь хорошо укроет от пуль. Согласились на том, что оборону держать можно.

У дубового стояка двери Саленко прокопал ножом щель. Теперь можно было вести наблюдение. Когда враг стал приближаться, эта щель послужила и бойницей: Саленко уложил автоматной очередью трех гитлеровцев. Плечистый, лежа за печью, держал на прицеле окно.

Гончаренко пошел разведать нежилую часть дома, примыкающую к сараю. Через минуту он уже кричал: