Исай Лемберик - Капитан Старчак (Год жизни парашютиста-разведчика)

— Приказ начальника госпиталя. Надо подчиняться, — строго сказал молодой санитар и добавил: — Нам уговаривать некогда.

— Ладно. Только без носилок.

Опираясь на плечо санитара, то и дело останавливаясь, Старчак добрался до подвала, где было оборудовано бомбоубежище…

Прошел день, другой, третий… Старчаком овладела тревога.

Налеты участились. То в одном, то в другом конце города раздавались взрывы. Чад пожаров достиг госпитальных окон.

Пожарные не успевали тушить пламя, огонь перекидывался с одного здания на другое. Ночью было светло, как днем. По коридорам госпиталя разносились гулкие удары подкованных сапог: соседняя воинская часть помогала увозить раненых.

В палату, где лежал Старчак, принесли еще двоих: майора из истребительного полка, прикрывавшего Минск, и молодого лейтенанта — летчика этого же полка. Оба они были ранены в первый же день войны: майор — в живот, лейтенант — в ногу.

Майор знал, что дела его плохи, что он, как сказали врачи, нетранспортабелен. Он старался не стонать, чтобы не беспокоить Старчака и лейтенанта.

— Что же за нами не идут? — спрашивал лейтенант. — С первого этажа всех увезли, и со второго, и с нашего… А за нами не идут.

— Придут, — ответил Старчак. Он раскрыл дверцу тумбочки, взял с полки несколько пачек папирос и отдал их майору.

— Кури, «Курортные», феодосийские…

— На что мне столько?..

Наступил вечер, потом пришла короткая ночь; не потухая, горел в углу красный глазок папиросы.

— Не идут за нами, — шептал Старчаку лейтенант, — забыли…

Утром майор сказал Старчаку:

— Знаешь что, Иван Георгиевич, вам с лейтенантом нет смысла ждать… Добирайтесь до автострады, а там кто-нибудь подберет.

— А ты?

— Я — нетранспортабельный, — майор слабо улыбнулся. — Дай-ка еще пачку, попросил он.

Старчак достал из тумбочки оставшиеся папиросы я, поскрипывая непомерно длинным костылем, принес их майору…

— Теперь надолго хватит, — усмехнулся тот. — На всю жизнь…

— Не могу я тебя оставить, — сказал Старчак.

— Иван Георгиевич, дорогой, ты еще повоюешь, а я… Лейтенант еле сдерживал слезы. Ветер перебирал на подоконнике страницы книги о войне…

— Ну, пойдем, что ли? — Старчак надел свой кожаный реглан.

Майор закрыл глаза. Он уснул или сделал вид, что спит.

— Мы пришлем за тобой, — сказал Старчак.

Майор не отвечал.

Лейтенант тихо притворил дверь.

— Как же сходить? — спросил он. — У меня нога не сгибается.

— А вот как. — Старчак лег животом на перила и, придерживаясь за балясины, стал спускаться.

Парадные двери госпиталя были распахнуты настежь. Шелестели подхваченные сквозняком бумаги, они валялись по всему вестибюлю.

Морщась от боли, которую причинял ему каждый новый шаг, и поддерживая лейтенанта, Старчак миновал госпитальный сад и добрался до улицы.

Они забрались в придорожный кустарник и легли на мокрую от росы траву.

Впереди, под горой, видны были безглазые коробки зданий. А сзади, на холме, белел уцелевший Дом Красной Армии.

— Я в ту, субботу на танцы туда ходил, — вздохнул лейтенант.

Где-то неподалеку послышались, шаги, показались двое пожарных в брезентовых робах. Капитан окликнул их. Они остановились в недоумении, потом подошли.

— Там, в госпитале, раненый. На третьем этаже, в тридцать пятой палате, сказал Старчак.

Пожарные побежали через сад в госпиталь.

Старчак и летчик не дошли и до поворота, как пожарные догнали их.

— Умер он, — сказал один из пожарных и протянул Старчаку пистолет майора. Одного патрона — Старчак сразу обнаружил это — в обойме не хватало.

— А носилки для вас, — добавил другой, пожилой, усатый, степенный.

— Я, пожалуй, сам дойду, — сказал Старчак. — А лейтенанту помогите.

Пожарные положили летчика на носилки и направились к шоссе.

— Вот почему за нами не заехали, — лейтенант, свесившись с носилок, показал Старчаку на опрокинутый автобус с красными крестами на уцелевших стеклах. Рядом, метрах в двадцати, зияла на асфальте глубокая яма.

Что же было потом?

…В напряженной тишине опустевшего города послышался шум автомобильных моторов.

Старчак и лейтенант забрались поглубже в кустарник.

Автомобили — это были грузовики — приближались. Старчак разглядел в уже сгущавшихся сумерках, что на крышах кабин укреплены станковые пулеметы.

— Наши, горьковские, — облегченно вздохнул лейтенант.

— А что, немцы не умеют на таких ездить? — возразил капитан.

Только когда грузовики приблизились к кустам и послышалась русская речь, Старчак понял, что это — свои. Он крикнул:

— Эй, на машинах!..

Это был летучий подрывной отряд. Саперы ехали в Борисов.

Первой мыслью Старчака было: на аэродром! — и он высказал ее командиру подрывников. Тот махнул рукой: там уже никого из наших нет…

Старчака и летчика усадили в кабины, рядом с водителями.

На рассвете, когда колонна была уже в пятидесяти километрах от Минска, бойцы, ехавшие на головном грузовике, забарабанили по крыше кабины.

Машина остановилась. Командир, старший лейтенант, сидевший рядом с шофером, открыл дверцу:

— В чем дело?

— Немцы!

В самом деле, на горизонте виднелось несколько «юнкерсов» — трехмоторных немецких самолетов. Их неубирающиеся колеса напоминали птичьи лапы…

Командир подбежал к Старчаку:

— Что будем делать?

Самолеты разворачивались над клеверным полем, розовевшим метрах в пятистах от шоссе.

— Уничтожать десант, который они сейчас выбросят. И действительно, из первого самолета стали выпрыгивать парашютисты.

— Двенадцать, — сосчитал Старчак. Столько же было и на втором «юнкерсе», и на третьем…

Пулеметы, укрепленные на кабинах грузовиков, открыли огонь, во большинству парашютистов уже удалось приземлиться, и они готовились к бою.

Саперы, сняв пулеметы, побежали к месту выброски десанта.

На дороге, у грузовиков, остались Старчак, раненый летчик и водители.

— Ну что ж, займем оборону, — сказал Старчак.

Он велел шоферам загнать машины в довольно глубокий придорожный кювет, указал, где каждый должен вырыть себе окоп.

— Как будто на год здесь остаемся, — недовольно сказал один из шоферов, все равно через полчаса в Борисов уедем.

Старчак взглянул на бойца, и тот, замолчав, стал вырубать лопатой крепкую дернину.

С клеверного поля доносились пулеметные очереди — саперы вели бой с десантом.

Над автострадой со свистом пронеслись истребители. По асфальту зачиркали пули.

Потом показался «юнкере». Из раскрывшейся двери стали выпрыгивать парашютисты.

— Огонь! — скомандовал капитан.

Защелкали ружейные выстрелы. Но большого урона десанту они не нанесли: только двое парашютистов были ранены.