Григорий Линьков - Война в тылу врага

— Смотри, Саша, отморозишь ногу! — несколько раз предупреждал друга Яша Кулинич.

— Ничего, зато сапог теперь не жмет, — отшучивался Шлыков.

Все могло бы кончиться по-хорошему, если бы Шлыков во-время оттер палец снегом или постепенно отогрел в малонатопленном помещении. Но утомленный до предела многокилометровым переходом, он прикорнул на привале и подсунул ногу к костру. Побелевший палец сначала тепла не почувствовал. Но вскоре Шлыков вскрикнул от режущей боли. Обмороженный палец распух, точно налился водой. Требовалось специальное лечение или срочное вмешательство хирурга, а у нас не только врача, даже бинтов и ваты не было.

Обычно веселый, жизнерадостный юноша загрустил и потащился в хвосте отряда, еле ступая на больную ногу.

О возвращении в старый лагерь не могло быть и речи. Построить какую-либо землянку наскоро мы не могли, пока не убедились, что каратели перестали нас преследовать. И мы продолжали блуждать по лесам, прилегавшим к березинским болотам. Нести Шлыкова по лесным зарослям на носилках было невозможно, и он тащился позади всех с помощью специально приставленного к нему санитара. Кроме помощи больному, на санитаре лежала еще одна обязанность: ни при каких обстоятельствах не допустить, чтобы каратели могли взять Александра живым.

Однажды ночью на привале Горячев, исполнявший обязанности санитара, развернул мешковину и снял рукав полушубка с ноги своего пациента. Опухоль на больной ноге заметно опала, но большой палец был все еще похож на кусок сырого мяса.

— Ну, как дела, Александр? — спросил я у своего любимца.

— Ничего, товарищ командир, вроде легче становится, — ответил Шлыков и, помолчав немного, тихо добавил: — Только вот очень обидно, товарищ командир, что вы мне не доверяете.

Я не понял сразу, о каком недоверии он говорит.

— Что ты этим хочешь оказать, Саша? — спросил я.

Шлыков замялся.

— Мне кажется, вы, товарищ командир, не надеетесь, что у меня, в случае чего, хватит мужества покончить с собой, чтобы не попасть живым в руки карателей…

Я знал, что об этом Михаил Горячев оказать ему не мог. Шлыков понял сам.

— Дело не в доверии, — сказал я откровенно, — а в практической возможности, которой у тебя может и не оказаться.

Нелегко отдавать такое приказание подчиненным, неимоверно тяжело его выполнять в отношении близкого друга, но не оставлять же товарища на пытки и истязания врагу. Не чувство жалости — рассудок, воля должны сопутствовать решениям и действиям в таких вопросах, думал я.

Мы оба замолчали, высказав сокровенные мысли.

Это было на шестые сутки наших блужданий по лесным зарослям.

Часть ночи мы проводили у костров, прикрываясь засадами, спали на еловых ветках, набросанных поверх снега. Большую часть времени двигались.

Двое суток назад кончился запас продуктов. На сколько еще хватит сил, сказать было трудно. Каратели тоже измотались. Каждый день перед вечером они уходили в деревни, чтоб отогреться и переночевать в теплом помещении, а с наступлением рассвета отмеряли десятки километров в бесплодных поисках партизан… Да и опасность их тоже подкарауливала за каждым кустом. Несколько человек они потеряли, не видя в глаза ни одного партизана. Но их посылали, и они шли. А вероятно, среди них была добрая половина таких, у которых в глубине души не было желания бесцельно рисковать жизнью. Зачем чужие земли нужны технику, инженеру, служащему учреждений, даже крестьянину, приросшему к своему лоскутку, любящему свой климат, свою растительность, свою почву? Собрать бы здесь вот, на лесной поляне, немцев, румын, итальянцев, венгров без оружия и спросить:

«Что хотите вы получить от нас в этих просторах? Разве наша цель уставить нашу землю могильными столбами?»

Счастье нам свалилось неожиданно.

Днем с юго-запада надвинулись тучи. В лесу значительно потеплело, и к вечеру начался обильный снегопад, по характеру которого можно было предположить, что он начался надолго. Каратели потеряли всякую возможность нас преследовать. Мы же, наоборот, могли теперь выйти из лесов и побывать у своих в деревнях, продолжить прерванные дела и запастись продуктами.

Голодные и утомленные многодневным блужданием по лесам, люди шли медленно. Падающий снег быстро стушевывал оставляемые нами следы.

Прошли около Островов и Веленщины, переполненных карателями. К двенадцати часам ночи добрались до деревни Волотовка, в которой гитлеровцев не оказалось. У надежных людей, в доме Азаронка, плотно поели. По совету жены председателя колхоза больного обули в лапти самого большого размера, которые она раздобыла у какого-то «Ивана Длинного».

Шлыков почувствовал себя значительно лучше. Он шел все еще позади всех, но уже не отставал больше от товарищей. К нему постепенно возвращались бодрость и жизнерадостность.

К исходу долгой декабрьской ночи мы вступили в знакомые Ковалевические леса. Часам к десяти утра снегопад начал заметно ослабевать. Необходимо было маскировать отпечатки следов, оставляемых на мягком пушистом снегу. Опыт в этом отношении у нас был немалый, но каратели, а особенно местные полицейские предатели научились распознавать многие из наших хитроумных приемов.

После небольшого привала тронулись к намеченному пункту, ступая строго след в след. Замыкающий должен был тянуть за собой густую елку, чтобы заметать следы. Но на этот раз замыкающим шел больной и обременять его такой нагрузкой было невозможно. Я остановился, чтобы принять решение. Пропустил мимо себя Шлыкова, внимательно посмотрел на след… и то, что я увидел, вызвало у меня восторг. Из груди чуть не вырвалось радостное: «Ура! Эврика!» Лапти Ивана Длинного надежно перекрывали следы сапог. Лучшей маскировки нечего было и желать.

Немцы все же узнали, что во время снегопада мы прошли через деревню Волотовка. Наутро они послали полицейских на поиски. Полицаи напали на след больших лаптей и начали искать нарушителей в деревнях. В то время запрещалось мирному населению заходить в лес. В полицию вызывали самых рослых мужчин, измеряли величину их лаптей и обвиняли их в нарушении немецкого приказа. Мужики приводили различные доказательства и оправдывались. Добрались таким образом и до Ивана Длинного из Волотовки, но он тоже ничего не знал. Две пары лаптей из солидных запасов его Марья уступила жене председателя колхоза без его ведома.

Вскоре наше положение улучшилось.

Фашистские дивизии, расквартированные в трех районах действия нашего отряда, были срочно отозваны на восточный фронт. Оставшиеся карательные отряды разместились по крупным населенным пунктам.

Мы снова развернули свою работу, начали громить немецкие продовольственные склады, уничтожать мелкие группы оккупантов и полиции, Но глубокие снега не мешали нашим операциям. Случайно приобретенный опыт оказался весьма полезным. Мы заказали своему человеку изготовить целую дюжину плетенок нужных нам размеров, и всякий раз замыкающими стали ходить бойцы, обутые в лапти.