Николай Ракитин - Взвод

Гришин, по опыту знавший быстроту смены настроений взвода, сосредоточенно прислушивался к говору ребят, сделав вид, что занят записыванием хозяйственных вопросов в полевую книжку. Внимательно следил молодой командир взвода и за Сычом. Но и тот не внушал никаких подозрений. Он заливчато смеялся в углу, слушая рассказ одного из ребят по кличке «Летучая мышь». Кличку эту дали парню за оттопыренные, тонкие, просвечивающиеся каждой жилкой уши.

До Гришина долетел голос Сыча:

— Парень он хороший, только придирается зря.

«Про кого это он?» — подумал Гришин.

— Что ж, с него спрашивают, — ответил Летучая мышь. — А как же иначе? Рази с нами добром сделаешь? А он за взводного.

Ушам своим не поверил Гришин.

«Неужели Сыч это про меня сказал — хороший? Вот так во!»

Поднял Гришин голову от бумаги и посмотрел в сторону говоривших. Оттуда на него, улыбаясь, смотрел… Сыч.

Приход комиссара прекратил говор.

«Сказать ему о скандале при размещении или не говорить? — подумал Гришин. — Нет, не скажу, — решил. — Уладилось все, так чего же канитель разводить?»

Комиссар, грузно опустившись на стул, устало оглядел собравшихся.

— Как живем? — спросил он.

— Ничего… Помаленечку… Хорошо… — ответили в разнобой со всех сторон.

— Та-а-а-к, — протянул комиссар.

— Ну, давайте, хлопцы, погуторим немножко о ваших делах. Хотя вы и хорошо живете, да вот, видишь, погано делаете. Мы с комбригом уже говорили с вами. Думали, что все будет после этого исправно, а вы вот сегодня штуку отмочили. Панику состряпали, ребята. Приказ нарушили. А знаете, чем это дело пахнет в бою? Расстрелом, поняли? Почему все это происходит? Почему на вас везде жалобы? Отчего паникерствуете? Все это оттого, что вы не организованы, хлопцы, несознательны вы. Вот причина в чем. Вот какая тут закавыка. Скажем, к примеру, Гришин, взводный ваш, командует: «За мной!», а Сыч кричит: «Беги!»… Кстати, — повернулся комиссар к Гришину, — покажи ты мне этого самого Сыча при дневном свете.

Сыч, поднявшись со скамейки, ответил улыбаясь:

— Вот я, Сыч.

Комиссар взглянул на него, тоже улыбнулся.

— Птица ты не страшная. Парень хоть куда: и здоровый и красивый.

Вот я и говорю, почему так случилось? Потому, что вы не все знаете, за что вы деретесь, нетвердо знаете и не спаяны в одно сознанием. Да, сознанием, это верно. Вы когда-нибудь ребята, по-настоящему слышали о комсомоле?

На скамейках и на полу зашевелились. Два-три голоса ответили:

— Слыхать слыхали, толком только не знаем, что это такое.

— Я вот вам расскажу коротенько, а там каждый Еремей про себя разумей.

Вы знаете, у нас в стране есть большевистская партия. Эта партия самая что ни на есть сознательная и передовая. Как вот авангард у бригады, так и большевики — авангард рабочего класса. Самые сознательные рабочие и крестьяне, революционеры, борющиеся за советскую власть, за Октябрьскую революцию, — это и есть большевики. Под руководством большевистской партии победили рабочие и крестьяне в Октябре, организовали Красную гвардию, а потом Красную армию. А сейчас вот дерутся на фронтах — защищают землю и фабрики, взятые рабочими и крестьянами у помещиков и фабрикантов в свои руки.

Большевистской партии, из которой очень много гибнет товарищей, нужно пополняться, нужно иметь по-нашему, военному, резервы. Вот таким резервом, заранее подготавливаемым, и является комсомол. Это значит — молодежь. Молодежь — гордость рабочего класса, его надежда и опора. Вот как.

Сколько у вас комсомольцев? — спросил комиссар у Гришина.

— Два.

Комиссар покачал толовой.

— Поэтому и паникерство и несознательность. Комсомолец не будет труса праздновать и несознательность допускать. Не годится это, ребята. Надо у вас воспитать комсомол. А, может, и есть уже готовые, только не раскачались еще? А?

Двое-трое ответили:

— Конешно есть… только не думали как следует об этом.

Улыбнулся комиссар:

— А давайте сейчас подумаем. Ну, к примеру, кто считает себя комсомольцем по нутру? А?

Комиссар обвел глазами взвод и повернулся к Гришину.

Все молчали.

— Выходит, нет никого, кто может сказать: я сознательный элемент. Я за рабочий класс. Я, значит, резерв большевицкий, — прищурив глаза и как бы заглядывая каждому в нутро, говорил комиссар.

В углу коридора поднялся один.

— Так что я считаю себя, в роде как бы комсомол, — смело сказал поднявшийся.

— Скажи, кто такой ты? — внимательно разглядывая его, спросил комиссар.

— Я крестьянин Ставропольской губернии, Григорий Мамин.

Помолчав, комиссар задал вопрос собранию:

— Как по-вашему, Григорий может комсомольцем стать?

Ответило не меньше десятка голосов:

— Парень справный… что надо… Золото, а не человек… боевой… сознательный…

— А ты что скажешь, старшой?

Гришин давно примечал Мамина, толкового, спокойного парня.

— Подходящий он человек, — сказал Гришин.

— Тогда за чем дело стало? Примем Мамина в комсомол. Нет отводов Мамину? — обратился комиссар ко взводу.

— Нет, нет… никаких, — закричали ребята.

— Вот ты и комсомолец товарищ Мамин. Гришей тебя звать-то? Помни, брат, об обязанностях, не зря носи звание комсомольца, — наставлял комиссар Мамина.

В итоге беседы, проведенной комиссаром, во взводе было уже не два, а пять комсомольцев. Уходя с собрания, комиссар бригады отозвал Гришина в сторону и сказал ему:

— Теперь у тебя есть эта самая… как ее называют… база, ну, по-нашему, опора. На этих ребят всегда и курс держи. Собирай их, толкуй о том, что хочешь сделать, советуйся. Смотри, чтобы они все в командиры не лезли, а то ярмарка выйдет из этого, а вот предварительно поговори, они тебе в каждом деле помощь дадут.

К комиссару подошел Сыч.

— Дозвольте слово сказать, товарищ комиссар.

— Давай выкладывай, — похлопал комиссар Сыча по плечу.

— Виноват я. Маленько проштрафился. Хотел сегодня тоже в комсомол поступить, да вот не решился. Нельзя ли и меня туда заключить?

Всмотрелся Гришин в лицо Сыча: как будто подменили парня. Такой покорный и ласковый, как теленок. Даже жалко стало его.

— Сейчас-то нельзя этого сделать, а дальше побачим. Как обернется. Посмотрим, что за человек ты есть, тогда и сказ будет про это, — ответил комиссар.

Ночью Гришин успокоился только тогда, когда убедился, что все ребята полегли спать.

Гришин ночью еще раз решил проверить караул и прилег вздремнуть, не раздеваясь.

Новый помощник Воробьев уже спал, заливчато всхрапывая и время от времени поругиваясь во сне.

Ночь выдалась темная, хоть глаз выколи.

«Наверное к дождю», — думал, засыпая, Гришин.

Мерно похрустывали сеном копи.

Тишину внезапно нарушила какая-то возня. Беспокойно затоптались лошади.