Игорь Всеволожский - Неуловимый монитор

Разговоров за ужином было много, всех не упомнишь. Хвалили корабль: Кузнецов — свою артиллерию, Павлин — машины, Коган — навигационные приборы. Мечтали поскорее уйти вниз по Днепру, в лиманы, где можно и пострелять, и проверить ходы и маневренность. Приглашали меня с собой. Я обещал, что пойду — не очень уверенно, правда, — о подобных учениях много ведь не напишешь, разве одну — две заметки. Я спросил: а может ли «Железняков» ходить по морю?

— Не может, — категорически ответил мне Коган.

— А почему?

— Плоскодонный. Его перевернет морская волна.

— Ну, а если мы сильно захотим — сможет, — с хитринкой сказал Алексей Емельянович.

— Даже морские плоскодонные броненосцы береговой обороны перевертывались, терпели аварии, тонули… — напомнил Коган. — «Русалку» помните? Погиб со всем экипажем в Финском заливе.

— В шторм, разумеется?

— В шторм.

— Попы говорили: «Русалку» сам черт за грехи экипажа утащил в преисподнюю, — сказал Павлин. — Броненосцу поставили памятник в Ревеле — матросы деньги собрали. Подробность знаете? Года три — четыре назад «Русалку» ведь обнаружили… через тридцать лет после гибели.

— Где?

— На дне. С самолета заметили…

— А я убежден, — не сдавался Алексей Емельянович, — если прикажут выйти из реки и пройти по морю — пройдем.

— И «Железняков» станет морским кораблем? Сомневаюсь…

Поспорили бы еще, да комиссар стал рассказывать о своей юности. Тут все раскрыли глаза и уши. Мы знали гражданскую войну по «Разлому» Фадеева, по «Железному потоку» Серафимовича и «Чапаеву» Фурманова, по песне «Тачанка». А этот спокойный, большой человек с седыми висками и чисто выбритым, загорелым, в мелких морщинках лицом еще мальчишкой дрался с махновцами, скакал на лошади, дважды был ранен. Он участвовал в освобождении Киева. На одном из кораблей Днепровской флотилии Королев шел в прорыв. Фарватер был загроможден обрушившимся железным мостом. Уцелевший пролет всего на полтора: — два метра превышал ширину корабля. Корабли продвигались, прижимаясь к высокому берегу. На полном ходу моряки прорвались в узкий пролет, к которому пристрелялся противник. Почти без потерь днепровцы вышли к столице Украины… И участник невиданного в военной истории прорыва сидел за столом между нами! Мое журналистское сердце не выдержало — я стал торопливо записывать в блокнот, тут же, на краешке обеденного стола, иногда поднимая глаза и встречая взгляд спокойных, много на своем веку повидавших глаз Алексея Дмитриевича.

Комиссар рассказывал, какими были они, днепровцы эпохи гражданской войны, и какими были их корабли, переделанные из буксиров и пассажирских судов. Новый корабль, вошедший сегодня в строй, — один стоит всей прежней флотилии…

…Мы расстались друзьями. Меня приглашали заходить, как к себе домой, обещали забронировать за мной в кают-компании диван, приглашали на учения в лиманы.

Я с сожалением покинул корабль, пожав десяток доброжелательных рук.

Над Днепром светились крупные звезды. Весь Киев, казалось, сверкал.

«Преемники героев-днепровцев» — так назвал я свою корреспонденцию. Если бы не комиссар, мне бы не пришло это в голову. Без рассказов комиссара Королева я бы писал только о кораблестроителях, о подъеме флага, гостях, встрече, о молодежном экипаже нового корабля…

Корреспонденция появилась в газете. На «летучке» меня хвалили. Но я знал: моя заслуга — не велика. Успехом я был обязан дружной семье молодых моряков и их «отцу» — комиссару.

Человек предполагает, а начальство — располагает. Я так и не попал на «Железняков» в то лето. Только поздней осенью, когда ветер мел по Крещатику сухие листья каштанов, я встретил Володю Гуцайта. Его насквозь пропекло солнцем юга и обветрило ветрами лиманов. Он выглядел заядлым «морским волком», хотя и был непростительно молод (в двадцать лет всегда хочется казаться посолиднее, старше).

— Ну, как плавали?

— Отлично! — ответил он сиплым баском. Он затащил меня в ресторан «Динамо», заказал пива и бутербродов.

— Получили благодарность командования округом, участвовали в общевойсковых маневрах и отличились на славу! — выпалил он одним духом. — Если бы ты знал, Сенька, как мы их всех обдурили! Кое-кто почесал затылки, удивляясь, откуда по ним лупят. Предполагали: авиабомбы, снаряды полевой артиллерии дальнего действия, еще что-то там… Маскировочка! — сказал он с гордостью. — Нарезали свежей листвы, прикрыли ею наш кораблик. «Железняков» замер, стоял не дыша, поди узнай, что не остров… «Противная» сторона прямо взбесилась. Приказали самолетам-разведчикам прочесать реку. Напрасно. Те донесли, что монитор, если и был где-то на реке, то бесследно исчез. То-то они поразились, когда мы после отбоя внезапно появились на плесе и развернули свой главный калибр!

Ну и мои ребята себя показали — во весь рост, как говорится! Ты бы знал, какие это ребята! Цены им нет! Я горжусь, что они доверены мне. Нет, мало сказать горжусь, — счастлив. Такое доверие — что-нибудь да значит…

…А тебя наши все вспоминают, — сообщил он. — Удивляются, что не приходишь. Как они? Да Павлин отращивает усы; командир учится денно и нощно; Миша Коган совмещает две должности — штурмана и помощника; Кузнецов — мой начальник — до того влюблен в корабль и в свою артиллерию, что и на берег редко ходит; Кушлак лечит насморки, а «отец» все стареет, матросы начали называть его «дедом». Ты приходи!

Мы расстались с Гуцайтом на Владимирской горке. Я пообещал, что в ближайшие дни зайду на корабль и — уехал в командировку — во Львов, в Станислав, в Черновцы. Когда я вернулся, узнал, что в последние дни навигации «Железняков» ушел на Дунай.

— Через Черное море? — спросил я в штабе.

— Ну да.

— Да ведь он по морям ходить не способен!

Снисходя к моей необразованности, мне разъяснили: инженеры и техники переоборудовали корабль, приспособили к переходу. В устье Днепра его встретили эсминцы. Под их эскортом он и вошел в Дунай. Море было спокойное, и переход прошел хорошо. В общем, днепровцы стали дунайцами.

Я поблагодарил штабников и пошел в редакцию.

Только через год, летом, редактор, урезав синим карандашом наполовину мой очерк о металлургах Днепропетровска, сказал, как всегда, коротко:

— Собирайся. Завтра поедешь.

— Куда?

— На Дунай. Через полтора месяца, тебе известно, День Флота. Первую корреспонденцию назовем: «Вахта на Дунае». Разыщешь знакомых. Напишешь о «железняковцах». Читателю будет интересно их вспомнить. Возьми подшивку, прочти…

— У меня все — тут, — шлепнул я себя по лбу.

— На это, — похлопал редактор себя по сильно облысевшему лбу, — не надейся. Возьми подшивку… Сделай продолжение прошлогоднего очерка.