Игорь Всеволожский - Неуловимый монитор

Я взглянул в смотровую щель. Противоположный берег, еще вчера совершенно пустынный, — ожил. Над ним густое облако пыли. Сквозь просветы в нем было видно, как к реке мчались грузовики, набитые солдатами в стальных касках, мотоциклы, легковые машины. Вода под самым берегом вдруг вздыбилась, поднялась кверху вместе с темной массой земли и песка и медленно опустилась.

— Мины взорвали! — прокричал Харченко. — Переправляться хотят!

В переговорную трубу он отдал приказ. Заговорил главный калибр, и на том берегу взлетели кверху обломки машин…

В этот день мы выпускали первый корабельный боевой листок. В него включили все подробности первых боев и сводки Информбюро, принятые Ильиным. Я почувствовал себя полноправным членом экипажа. Я нашел свое место в войне.

Не один «Железняков» — все корабли флотилии вели артиллерийский огонь, уничтожая немецкие переправы. Но новые переправы возникали повсюду. Стоило кораблю разгромить одну из них, уйти вниз или вверх по реке, как несколько новых появлялись у него за кормой. К Дунаю неиссякаемым потоком стремились сотни вражеских автомашин, подбрасывая барказы, понтоны, строительные материалы, резиновые лодки, части мостов….

«Железняков» бил наверняка, не растрачивая зря драгоценные снаряды…

Володя Гуцайт и его «орлы» уходили на занятый врагом берег. Корректировочный пост становился на чужом берегу невидимым, матросы — вездесущими разведчиками, вынюхивающими, где расположен штаб или прячется склад боеприпасов. Крохотный передатчик связывал пост с кораблем. Ильинов принимал сообщения Мудряка. Оглушительно взвывал главный калибр. Невидимый пост радировал: «Попадание».

Гуцайт и его «орлы» возвращались, вымазанные в глине и песке, с ветвями, маскировавшими их фуражки и бескозырки.

О действиях корректировочного поста мы выпустили специальный боевой листок.

Володя добродушно посмеивался:

— Эх, газетчик, газетчик! Все тебе сенсации подавай! Слушай, пиши…

Меньше всего он рассказывал о себе. Рассказывал, как дерутся с врагами пограничники, отстаивая берег Дуная, как героически борется морская пехота. Два матроса перебрались в ялике на заросший густым кустарником островок. Вооруженные пулеметами, они сорвали врагу переправу. Немецкие самолеты испепелили весь остров, но храбрецы выполнили задачу и ночью ушли восвояси. Моряки дрались рука об руку с пехотинцами.

Командиру пулеметной роты лейтенанту Матвейчуку разведчики донесли, что видели гитлеровцев, садившихся в шлюпки. Матвейчук сказал:

— Не стрелять раньше времени. Пусть переправятся. Мы даже дадим им отойти от берега, но зато устроим славную ловушку.

Лейтенант расставил своих бойцов, предупредив: по команде стрелять в фашистов поверх голов. Убивать только в крайнем случае.

Лейтенант предусмотрел все, даже то, что гитлеровцы могут разделиться на несколько групп. По всем направлениям были расставлены засады.

Шлюпки, нагруженные вооруженными до зубов фашистами, приближались к нашему берегу.

Высадившись на песчаную отмель, гитлеровцы осмотрелись и, видя, что их никто не встречает, почувствовали себя в полной безопасности. Они разделились на две группы стали пробираться в глубь нашей территории.

Не прошло и двух минут, как первая группа бандитов напоролась на лейтенанта Матвейчука. Фашисты прямо-таки опешили, когда Матвейчук появился у них под самым носом и закричал:

— Сдавайтесь, гады!

Бойцы сразу же открыли огонь поверх голов. Немцам ничего не оставалось делать, как поднять руки и побросать оружие.

Офицеры пытались было сделать вид, что не понимают по-русски, но очень скоро заговорили, да еще как! Видно, не один год обучались.

Вторая группа фашистов пробиралась по зарослям, не предполагая, что ей тоже подготовлена ловушка. За бандитами пошли старший сержант Сторчак, младший сержант Виноградов и два бойца.

Сторчак предупредил:

— Только не горячиться и не спешить! Надо выловить всех гадов живьем.

Они преследовали группу диверсантов по пятам. Вдруг боец Филиппов почти наткнулся на лежащих в траве фашистов.

— Товарищ Сторчак! — закричал он.

— За мной! — скомандовал старший сержант. — Поднимайтесь! — крикнул он. — Сдавайтесь, а то гранатами забросаем!

Фашисты не отвечали, лежали, прижавшись к траве, точно мертвые. Тогда Сторчак повторил команду, выстрелил.

— Стреляйте над головами! — приказал он бойцам.

Но и тогда диверсанты не поднялись. Сторчак бросил две гранаты. Один из фашистов закричал:

— Сдаюсь!

Другой был тяжело ранен осколком.

Оставалось найти еще пятерых. Они успели отползти в сторону. Но вскоре попались и они; бойцы, сидевшие в засаде у Дуная, встретили их огнем. Побросав оружие, гитлеровцы стали кидаться в реку, пытаясь переправиться на свой берег.

Их перебили в воде.

Вражеский берег порос густым лесом. На большой высоте кроны деревьев образуют шатер. Между стволами, в густом кустарнике, темно даже днем. Наши сигнальщики зорко следят, как бы из этой таинственной мглы не вынырнули гитлеровские десантники, не погрузились бы в шлюпки и катера и не ринулись бы через широкий Дунай!.. И когда они на это отваживаются — железняковцы бьют метко, без промаха!

Об этом — стоит писать. Но куда и кому я смогу отправить корреспонденцию? Мы далеко от почт, телеграфа. С ревом над нами проносятся вражеские бомбардировщики. В большом озере за лесом на том берегу — отстаиваются мощные вражеские мониторы, тяжелые плавучие крепости. Из-за леса они нас нащупывают; бьют пока беспорядочно. С Дунаем озеро соединяют две протоки. Одну наши дунайцы минеры сумели заминировать — по ней мониторам не выйти. Другую пока не удалось заградить. Мы ждем, что плавучие крепости могут выйти и вступить с нами в бой. Речные броненосцы — против речных броненосцев! У врага они — более мощные…

Пока что они нас нащупывали вслепую. Но вот снаряды начали рваться буквально в нескольких метрах от корабля, расщепляя деревья.

Мы меняли позиции, прижимались к своему берегу, маскировались — снаряды везде настигали нас. Хорошо еще, пока нет прямых попаданий!

— Стрельба корректируется, — решил Кузнецов. Его красивое лицо озабоченно. Он оглядывал вражеский-берег. На нем чернел лес. Мне вспомнилось, как профессор Чэлленджер в «Затерянном мире» Конан-Дойля оглядывал плато и из чащи высунулась морда диковинного чудовища.