В. Подзимек - На всю жизнь (повести)

— Возьми мои вещи. Мне придется бить рекорд в беге на один километр. Встретимся на ужине.

Он ворвался в дверь общежития как ураган и, едва переводя дыхание, спросил:

— Прага… уже звонила?

— Минуту назад. Я везде вас искала, — оправдывалась женщина-вахтер. — А перенести разговор я не могла. Если бы вы мне сказали, где вас искать… — Женщина выглядела удрученной, будто разговор не состоялся из-за нее.

— Ничего, я закажу на другое время, — сказал Гинек, чтобы как-то успокоить ее.

Уже на лестнице его охватило разочарование. Гинек представил грустную Шарку над телефонным аппаратом, и опять — уже в который раз с минуты их разлуки — в душе его возникло ощущение вины.

Он переоделся в домашнюю одежду и спустился в буфет. Группа венгерских офицеров заканчивала ужин. В углу перед цветным телевизором теснились зрители разных национальностей. Транслировали хоккейный матч чемпионата СССР. Наблюдая за ходом поединка на льду, острее всех переживали вьетнамцы. Они восхищенно и одобрительно вскрикивали после успешной атаки, они радовались и хлопали в ладоши как дети. Игра захватила их своей остротой и динамизмом. Вьетнамские офицеры рассказывали, что у них на родине тоже строятся зимние стадионы и наверняка там начнут играть в хоккей.

— В Чехословакии тоже умеют хорошо играть в хоккей! — стукнул по плечу Гннека Смишек, как будто капитан Ридл был одновременно капитаном хоккейной сборной.

Первым из их группы сюда, в кафе, прибежал Плашан, следом за ним появились остальные. Они сели за стол, кое-кто заказал мясные пирожки, большинство же предпочло пельмени. Тетя Василиса, повар и буфетчица в одном лице, умела их делать мастерски.

— Успел? — спросил Плашан.

Гинек отрицательно покачал головой.

— Ай-ай-ай! — Найбрт закатил глаза к потолку. — Пожалуй, пора заказывать тебе сто граммов водки, иначе ты до утра теперь не уснешь.

Кто-то заговорил о занятиях, о Шульце, который не явился в аудиторию. Все согласились с тем, что это надпоручику даром не пройдет.

— Он должен был сообщить мне, почему не может прийти. Я выглядел идиотом перед Булгаковым! — сокрушался Диан.

— Ну что, дадим ему коллективный выговор? — предложил Мила Соучек.

На том и порешили. Славок Шульц даже не предполагал, как будет встречено его появление в буфете по возвращении из города.

— Что вы на меня уставились? Я не просил дополнительного занятия, — сказал он, поняв, что произошло.

— А ты сообщил кому-нибудь, что не придешь на занятия? — возмутился Диан. — Ведь ты хорошо знал, что полковник подготовил это занятие специально для нас!

— Тебе просто наплевать на всех! — Мила Соучек воинственно выдвинул вперед подбородок. — Хочешь сказать: «Я это умею, и пошли вы все к черту». Ошибаешься, парень, здесь у нас не голубятня какая-нибудь.

— Ага, выходит, меня уже прорабатывает партийная группа. Простите, товарищи, сразу как-то не понял. — Шульц обвел всех взглядом и поднялся. — Но такие разговоры не ведутся за кружкой пива.

Плашан вскочил так резко, что едва не опрокинул со стола пустую тарелку.

— Послушай, — зло прошептал он ему в лицо, — я не люблю выступать в роли воспитателя, но и не терплю фрайеров. Таким, как ты, мы у нас в Тршебоне даем по две оплеухи, по одной с каждой стороны. Может, после этого им становится понятно, что мы разговариваем с ними за пивом только потому, чтобы не делать это в другом месте! — Сказав это, Плашан уже спокойно сел за стол.

Славек медленно дотащился до свободного стула. Слова Плашана явно подействовали на него. После Найбрта высказались и остальные. Славек получил сполна. На этот раз он даже не пикнул в свое оправдание.

Гинек вышел из буфета одним из первых. Он раздумывал на ходу, успеет ли завтра еще до занятий послать Шарке телеграмму и назначить время следующего телефонного разговора. В коридоре его догнал Славек Шульц.

— Что они могут знать о том, как славно можно проводить свободное время, правда? — многозначительно сказал он.

— Слушай, иди ты к черту! — отрубил Гинек, входя в свою комнату.

На другой день он поднялся рано, но телеграмму послать не удалось. Когда он находился в умывальной комнате, туда вошел майор Диан.

— Мы с тобой должны сейчас прибыть к начальнику, — известил он товарища и пожатием плеч дал понять, что подробностей не знает.

У Гинека заныло внутри. Первая мысль была о Шарке — что-нибудь случилось! Он быстро побрился, оделся и с недобрым предчувствием последовал за майором к зданию, где размещалось командование учебного центра.

Они доложили о прибытии полковнику Яшкину. Тот строго посмотрел на них. Начальник чехословацкой группы в форме подполковника чехословацкой Народной армии выглядел солидным и серьезным.

— Вам знакомо это пособие? — Яшкин прочитал название, напечатанное на обложке, и протянул инструкцию Гинеку.

Они сразу все поняли. Гинек держал в руке совершенно секретную инструкцию, забытую вчера в столе Диана. У Гинека зарябило в глазах, когда он представил, что произошло бы, если бы пособие попало в посторонние руки. Спина его сразу покрылась холодным потом. Яшкин пока что зловеще молчал.

Гинек хорошо знал, как в Советской Армии строго наказывают за все проступки, допущенные при работе с секретными документами. Эту прописную истину знал каждый солдат. Здесь же, в центре, слушатели курсов соприкасались с самой совершенной, а потому самой засекреченной техникой. Рассчитывать на поблажку они не имели права.

Полковник Яшкин встал, подошел к окну и, стоя к ним спиной, спросил:

— Вы осознаете, что натворили?

— Да, — сдавленным голосом прохрипел Гинек.

Полковник повернулся, пристально посмотрел на офицеров:

— Тогда скажите мне, как бы вы поступили на моем месте?

Что мог сказать Гинек? Всякое оправдание было неуместным. В голове его мелькнула мысль, что это будет концом, бесславным концом многодневной тяжкой работы, грязной кляксой вместо эффектно поставленной точки. Хорошо хоть, что пособие попало именно к Яткину, неважно каким путем. Существуют ошибки, урон от которых нельзя вычислить или определить наказанием. Преждевременно возвращаться домой с таким багажом, перенести такое нелегко.

Яшкин не стал пока делать никаких выводов, заявив, что сам разберется вместе с начальником чехословацкой группы, и отпустил слушателей. Вконец расстроенные, они возвращались в общежитие. Янка Диан не произнес ни одного слова, но по его плотно сжатым губам можно было понять, что он и себя считает виноватым в этом инциденте.

— А-а, черт! — вырвалось у Плашана, когда они сказали ему о причине неожиданного вызова к командованию центра. — Это оттого, что ты все время нервничаешь. Как будто рожать должен ты, а не твоя благоверная. Кому ты этим поможешь? — упрекнул он Гинека.