Богдан Сушинский - Маньчжурские стрелки

— Мне понятен ваш сарказм, барон. Однако я подумал, что, может быть, он уже входил в состав вашей антипартизанской группы, которая действовала где-то в районе Днестра против агентуры красных.

— Что было бы правдоподобнее. Как вы назвали его — «подполковник Курбатов»?!

— Еще в донесении сказано, что, по нашим разведданным, Курбатов мог проходить под псевдонимом «Легионер», или как «ротмистр белой армии генерала-атамана Семенова князь Курбатов».

— В таком случае мы и в самом деле говорим о разных людях.

— Теперь я все увереннее склоняюсь к такому выводу.

— Как же непростительно вы меня разочаровали, господин полковник, — попытался свести этот конфуз к шутке барон фон Штубер.

— Я всех разочаровываю, это у меня профессиональное. А вам не мешало бы знать, что, как следует из все того же сообщения, которое сейчас у меня в руке, — из Маньчжурии Курбатов вывел группу в составе десяти человек. Он прошел почти через всю Сибирь, всю Россию, прорвался через линию фронта. Взгляните на карту России, и вы поймете, какой беспримерный диверсионный рейд совершил этот парень. Если, конечно, проходимец, прорвавшийся к нам на русском танке, действительно тот, за кого он себя выдает.

— Не сомневайтесь, полковник, тот. Теперь я вспомнил: мне приходилось слышать о нем от Скорцени. Это действительно «проходимец», но экстра-класса, словом, наш, диверсионный проходимец. — И полковник Лоттер не мог не заметить, что в голосе командира диверсионной группы «рыцари рейха» зазвучали нотки гордости.

Не спорю, действительно экстра-класса. Не зря у адъютанта Скорцени, гауптштурмфюрера Родля, уже имеется целое досье на Курбатова. Об этом в сообщении тоже сказано.

— Мне бы очень хотелось взглянуть на эти бумажки. Но прежде — на самого Курбатова.

— То есть, насколько я понял, с Легионером вы абсолютно не знакомы? Рассчитывали на встречу со своим давним знакомым, красноармейским лейтенантом Беркутом?

— Именно поэтому хочу взглянуть на Легионера. Тем более что судьбой этого парня интересуется сам Отто Скорцени.

— Выходит, я все же не зря потревожил вас, гауптштурмфюрер.

— С нетерпением буду ждать ваших последующих звонков, — иронично заверил его Штубер.

— Все язвите, неблагодарный вы человек, — вздохнул полковник Лоттер.

Тем не менее полковник в нескольких словах объяснил ему, как удобнее добраться до штаба пятой дивизии, куда он тоже выезжает, даже пообещал подождать его у перекрестка шоссе вместе с пятью солдатами охраны. Штубер был растроган его заботой: ездить по ближайшим тылам при таком непостоянстве передовой — действительно было опасно.

— Если учесть, что со мной будет фельдфебель Зебольд, вместе мы составим грозную силу, способную устрашить хоть целый парашютный полк русских, — охотно согласился Штубер. А положив трубку, добавил, обращаясь уже к Зебольду: — Невероятная все-таки штука, эта самая война. Если переживу ее, вся оставшаяся жизнь покажется скучной и банальной, совершенно не достойной таких вот, как мы с вами, азартных игроков войны.

— …На рулеточном поле которой все ставки — на вечность. При этом замечу, что, когда проходят годы войны, наступают годы благостных воспоминаний о ней, — закрыв глаза, мечтательно покачал головой.

— Вы, как всегда, не по чину мудры, мои Вечный Фельдфебель. В этом ваш единственный недостаток.

Возвращаясь с очередного рейда, Иволгин всякий раз посылал своего разведчика в ближайшую деревушку Калитино, разузнать, нет ли там кого-либо из пришлых, подозрительных. Деревенька находилась всего в двух километрах от Седого Камня, за небольшим леском, и подполковник не считал излишней предосторожностью выяснить, что там произошло за время их прогулки.

Вся группа в Калитино еще ни разу не показывалась, о ее существовании там вряд ли кто-либо догадывался. Разведчик же обычно заглядывал к старику Раздутичу, жившему в крайней избе, который слыл в Калитино и за знахаря, и за колдуна. Но вот кем он на самом деле был, так это вечным зеком, умудрившимся вначале отсидеть за грабеж, затем за «революционную деятельность», суть которой все еще оставалась его великой тайной, а в тридцать четвертом умудрился проходить по одному из процессов как «враг народа». Однако до расстрела дело не дошло: то ли старость его спасла, то ли то, что в последней отсидке маялся с клеймом марксиста… Словом, откупился пятью годами.

Чаще всего в разведку ходил Мамонт. Приземистый, плоскостопный и до предела неуклюжий, этот тридцатипятилетний увалень был в одинаковой мере ленив и труслив. Однако в Калитино всегда наведывался охотно, поскольку Раздутич подкармливал и подпаивал его, радуясь тому, что есть с кем перекинуться словом. Мамонт же выдавал себя за солдата, из тех, что строят переправу в четырех километрах выше по течению реки.

Верил этому старик или нет — неизвестно. Однако же до истины докапываться тоже не собирался. Всю их группу в окрестностях воспринимали как стройбатовцев-мостовиков, обмундированных почти так же скупо и неряшливо, как и маньчжурские стрелки Иволгина.

— Атаман, есть дичь! — еще издали прокричал Мамонт, едва только голова его возникла над Седым Камнем. — В селе, прямо у подворья Раздутича, застряла машина.

— С продовольствием? — первым подхватился Златный.

— С зэком.

— С кем?!

— Ну, с заключенным, но, видать, каким-то важным, — на ходу объяснял Мамонт, демонстративно обращаясь только к Иволгину. Златного для него попросту не существовало. — При водителе и трех охранниках, возможно, даже энкавэдистах.

— Как же они оказались в Калитино? — поднялся Иволгин. Сообщение сразу же заинтересовало его. Группе нужны были оружие, документы и обмундирование.

— Со станции, видать, везли, в новый лагерь. Но машина забарахлила. Чтобы не ночевать в лесу, сюда свернули. Еле до усадьбы Раздутича дотащились.

— Откуда обо всем этом знаешь? — подозрительно поинтересовался Златный.

— Заметив их, я успел выскочить из дома старика через окно и отсидеться в кустарнике. Но разговоры ихние слышал. Теперь они так у Раздутича и заночуют, поскольку деваться им некуда, с мотором у них совсем хреново. Ну а завтра будут решать. Наверняка подводу по такому случаю реквизируют.

— А что, — задумчиво произнес Иволгин, — это действительно «дичь»…

— «Дичь», атаман, «дичь», — горячился Мамонт. — С дороги они, уставшие, а старик — человек свой, так что надо решаться.

— Хорошо бы и в самом деле заночевали, — азартно потер руки Чолданов. — Только так, Раздутича подставлять не будем, он нам еще пригодится. Сымитируем таким образом, будто случайно на машину набрели. Старика свяжем и, для пущей убедительности, изобьем.