Георгий Шолохов-Синявский - Волгины

Легкий северный ветерок приносил приглушенный далекий рокот моторов: немцы подтягивали к завтрашнему дню новые колонны танков. Где-то в поднебесной звездной вышине, будто жалуясь на понесенные потери, тоскливо гудели германские самолеты… И еще какие-то непонятные звуки текли над полем недавнего побоища; возможно, это были стоны неубранных с поля раненых. Они сотнями вперемешку с трупами лежали у самых окопов.

Приехав в полк, Алексей тотчас же заторопился в батальон Гармаша. Его сопровождали капитан Глагольев и майор Птахин, приехавший на передовую за свежим материалом для газеты.

Все трое осторожно пробирались к штабу первого батальона, расположенному теперь на другом месте, у опушки березовой рощицы.

Капитан Глагольев, шагая рядом с Алексеем и слегка прихрамывая (он натер сапогом левую ногу), по обыкновению, вполголоса философствовал:

— Пройдут десятилетия, и историки нового мира будут изучать это великое событие. Вы только вдумайтесь, майор Птахин: здесь, на этой издревле обагряемой кровью земле, сегодня решалась, может быть, судьба всего будущею, когда не будет ничего подобного тому, чего мы с вами являемся участниками. Люди будут читать о подвигах их предков, то есть о нынешних наших воинах, отстоявших эту землю, с таким же восхищением, с каким мы читаем о Куликовской битве, или о Бородинском сражении. Но сегодня здесь происходила битва не государств, нет, а двух миров. Это не Бородинское сражение, где сражались армии двух императоров, хотя русские солдаты и тогда умирали не за царя Александра, а за Россию…

— Осторожнее, капитан. Здесь воронка, — прервав рассуждения Глагольева, холодно предупредил Птахин. — Не увлекайтесь…

Глагольев замолчал, стараясь не сбиться с, чуть приметной в потемках, протоптанной солдатами во ржи тропки.

После некоторого молчания снова послышался его голос.

— И неужели люди забудут все, что происходит теперь? — спросил кого-то Глагольев. — Забудут Сталинград, вот эту битву, а? Опять позволят, чтобы какой-нибудь новый Гитлер спутал карты, и люди опять начнут истреблять друг друга лет через десять? Ведь это же безумие!

— Не беспокойтесь, никто не забудет, — уверенно ответил Птахин. — И не слишком ли рано вы заговорили об этом, Глагольев? Ведь мы еще не разделались с этой войной, а вы уже говорите о будущей…

Алексей услышал глубокий вздох Глагольева. Ему не хотелось вмешиваться в разговор и о чем-либо говорить в эту минуту. Голова его была слишком оглушена пережитым за день, но беспокойство капитана было близко ему и понятно.

Новая землянка командира Гармаша была расположена в рощице, забитой орудиями, «катюшами» и танками.

Гармаш, еще более похудевший, едва успевал отвечать на вопросы Алексея.

Заговорив сам о Гомонове и Мелентьеве, он вдруг закрыл лицо рукой, глухо сказал:

— Осиротел я, товарищ гвардии подполковник… Нету у меня теперь лучших моих людей.

Алексей невольно обвел глазами тесную, временную землянку. Она показалась ему мрачной.

Он ничего не сказал о своих чувствах, о своей печали, не стал утешать Гармаша, а, помолчав, сообщил:

— Получен приказ командования завтра контратаковать.

— Контратаковать? — сразу оживился Гармаш. — Вот это хорошо. Эх, самоходок бы нам побольше!

— И самоходки подходят и танки, — сказал Алексей и обратился к склонившемуся над столом Труновскому:

— Ну, а вы как себя чувствуете?

Труновский поднял от бумаг осунувшееся, пожелтевшее лицо.

— Спасибо, товарищ гвардии подполковник. Опять хлопот полон рот. Вот карточки на убывших в госпиталь и совсем выбывших готовлю для посылки в полк… Канитель, честное слово…

Алексей с удивлением смотрел на своего незадачливого преемника: неужели и сегодня он не видел живых, сражающихся людей, а только одни анкеты и списки?..

— Товарищ капитан, завтра вас сменит новый замполит, а вы пойдете лечить свою язву, — холодно сказал Алексей. — Кажется, для вас это необходимее…

Капитан Труновский растерянно замигал, ничего не ответил, стал собирать свои бумажки.

Простившись с Гармашем и пожелав ему на завтра успеха в бою, Алексей пошел в соседний батальон и по дороге наткнулся на палатки санвзвода.

Там шла напряженная работа по эвакуации раненых. Их было много. Они лежали тут же в рощице — кто на носилках, кто прямо на земле… Слышались стоны, бредовые выкрики. Чей-то слабый голос однообразно тянул: «Пи-ить! Пи-ить!» Но настроение легко раненных было бодрое, возбужденное. Алексей нагнулся к одному полулежавшему под березой бойцу с забинтованной до плеча рукой, спросил:

— Как дела, землячок?

— Ничего! Война сегодня была настоящая. И авиация в обиду не давала. Так воевать можно!

— Значит, можно, говоришь?

— Лучше и быть не надо! — бодро ответил боец. — Ребята мне сказали: лечись, не волнуйся. Немца все равно погоним.

Вдруг послышался знакомый голос:

— Товарищ гвардии подполковник! Товарищ замполит!

Алексей зажег карманный фонарь, направил слабый луч в то место под дерево, откуда раздался оклик. Микола Хижняк сидел, прислонять спиной к стволу березы, улыбаясь смотрел на Алексея. Левая рука его была на перевязи.

— И вы здесь, Николай Трофимович? — удивленно спросил Алексей.

— И я… Корябнуло меня трошки, товарищ гвардии подполковник. Зараз отправят в медсанбат. Ох, и напирал сегодня бандит… Насилу отбились с Иваном, — сказал Хижняк.

Алексей нащупал его здоровую огрубелую руку, крепко пожал ее.

— Спасибо вам, товарищ Хижняк, а Ивану Сидоровичу передам особо. Спасибо, спасибо от всех!

И он тут же вспомнил, что завтра командующий армией сам обещал вручить ордена Славы отличившимся истребителям танков и пехотинцам.

— Товарищ гвардии подполковник, разрешите, — обратился Микола. — Похлопочите, чтоб меня не отправляли далеко в госпиталь… Чтоб оставили в медсанбате… Як же теперь я буду без Ивана, або Иван без меня, а? Рана у меня чепуховая. Вот левую руку трошки повредило, а так ничего. Я и в санбате подлечусь.

— Хорошо, — пообещал Алексей. — Я постараюсь, чтобы вас оставили в армейском госпитале, а если отправят дальше в тыл, напишу сопроводительную, чтобы вернули опять в нашу часть.

— Вот спасибо! — растроганно поблагодарил Хижняк.

Алексей услышал с другого конца медпункта голос Нины Метелиной и направился туда.

Таня и Нина под наспех раскинутой палаткой при свете фонаря делали перевязки и не заметили, как Алексей уже несколько минут ходил по роще и беседовал с ранеными.

Подойдя к палатке, он откинул брезентовый полог, нагнувшись, вошел.

Нина строго и чуть удивленно взглянула на него, продолжая перевязку.

— Товарищ гвардии подполковник, медсанбат задерживает машину. Так мы не эвакуируем до утра всех раненых, — суховато сказала Нина.