Георгий Шолохов-Синявский - Волгины

— Печально, — помолчав, сказал полковник. — Мы потеряли такого летчика. Это был настоящий истребитель.

Виктор вышел из командирской землянки и, зайдя в рощицу, лег на траву, уткнулся в нее головой, давясь слезами, застонал как от тяжелой непереносимой боли.

«Есть не думать о смерти, товарищ майор!» — все время звучал в его ушах голос Роди…

В знойной июльской пыли, обливаясь потом, после жарких схваток с противником, перемежающихся передышками, шли советские солдаты на запад. Вышагивали последние километры белорусской земли, напряженно вглядываясь вдаль, задерживаясь только для того, чтобы выбить цепляющегося за каждую горку, за бережок каждой речки ненавистного врага.

В садах уже наливались янтарные яблоки, солдаты срывали их, утоляли жажду, набивая оскомину. На перекрестках дорог все чаще попадались деревянные католические кресты с распятием или печальной большеглазой мадонной под потемнелым от дождей навесом.

Чем дальше шли полки, тем ближе становилась та заветная черта, за которой начиналась повитая пепельной дымкой пока еще загадочная польская земля…

И вот в воскресенье утром батальон Гармаша на несколько минут задержался на оставленном немцами рубеже. Всюду еще валялись вражеские трупы и кое-где неубранные тела павших советских бойцов, оружие, коробки из-под пулеметных лент, каски, изорванное в клочья обмундирование. Громадное, ясное солнце поднялось из-за леса и слепящим полымем залило незнакомые поля, чем-то напоминавшие окрестности старой пограничной заставы, на которой Иван Дудников и Микола Хижняк 22 июня 1941 года приняли первый бой.

На западе стояла темнолиловая пухлая туча, от нее непроглядной стеной опустился к земле дождь. Гремел гром, очень мирный и мягкий по сравнению с недавно отзвучавшей орудийной канонадой. Пресный запах ржаной соломы стоял над полем — запах жатвы…

— Иван, дывысь, — сказал Микола Хижняк, показывая вперед на убогую с виду деревушку с островерхой башенкой костела. — Вот эта она самая, мабуть, Польша и есть.

— Братья славяне, Польша! — весело понеслось по рядам бойцов.

Иван Дудников задумчиво смотрел вперед.

— Ежели то Польша, то где-то здесь, стало быть, и наша граница, — пояснил он.

Откуда-то, словно из-под земли, выросла тонкая и гибкая фигура Арзуманяна, а рядом с ней — приземистая и плотная — теперь уже майора Гармаша. Лица командиров отражали предельное возбуждение и нетерпение.

Гармаш и Арзуманян присели в окопчик, взглянули на карту. Затем Гармаш высунулся из окопа, вынул из кожаного чехла бинокль, посмотрел вперед, по сторонам, опустив бинокль, крикнул:

— Граница! Вон она, товарищи!

И все устремили взгляды туда, где по самому взгорью вилась старая наезженная дорога. Вдоль дороги, как бы охраняя ее, выстроились крытые черепицей домики.

— Граница! Граница! — понеслось по рядам бойцов.

— Где? Где? Не вижу.

— Да вон она! Ты что думаешь: тут забор какой стоит, что ли? Граница — она линия, вот и все… — пояснил старый пограничник Дудников. — Знаки по ней были, заставы, а теперь их нету. Немцы, стало быть, поснимали…

— Братцы! Салют давайте! Салют! Освободили белорусскую землицу-матушку! — растроганно сказал кто-то. — Товарищ гвардии майор, разрешите?

— Другие уже давно эту границу перешагнули, а мы припозднились. Но, как говорится, лучше поздно, чем никогда.

Гармаш снял каску, глубоко, словно много потрудившись, вздохнул.

— Подготовиться к салюту, — взволнованно сверкая ввалившимися, обведенными пыльной каемкой глазами, приказал он. — Три залпа из всех видов оружия! Огонь! Пли!

Веселый, раскатистый залп из винтовок, автоматов, бронебойных ружей прокатился над полем.

Всюду разносились голоса веселого оживления. Кто-то запел:

— Теперь вперед! Другие царства-государства подневольные освобождать.

— Только бы не уползла гадина…

— Не уползет. В Берлине достанем…

Надвинулась грозовая туча, закрыла солнце, полил теплый, густой дождь. Блеснула молния. Ударил гром. И еще сильнее запахло жнивьем, обмолоченным зерном, хотя вокруг никаких токов не было и выстилалась только выбитая танковыми гусеницами, высохшая, перезрелая рожь.

— Микола! Микола! — укрываясь от дождя под плащ-палатку, говорил Иван Дудников. — Помнишь, как мы на границе стояли с тобой, а? Как будто вчера это было.

— Не тут это. И не похоже, — усомнился Микола.

— Верно. Не тут. Но не все ли равно? А только опять мы сюда пришли, Микола!

Несмотря на ливший как из многих тысяч желобов ливень, батальону было приказано подтянуться и вновь идти вперед. Нельзя было отрываться от ускользающего противника ни на шаг, и бойцы, отряхиваясь, рысью побежали прямо через поле к польскому селу — по ту сторону границы… Зашлепали по грязи солдатские сапоги. Но все забыли об усталости, бежали с удвоенным упорством.

Иван Дудников и Микола несли в руках свою верную бронебойку, сопровождая пехоту, готовые каждую минуту помочь ей при столкновении с танками, а где понадобится, то и приглушить пулеметную точку.

С окраины села густо забил пулемет.

— Ложись! — раздалась команда.

— Где он? Откуда бьет? — запыхавшись, спросил Дудников.

— Кажись, из того будынку, из подвала, — ответил зоркий Микола. Откуда-то сзади захлопали минометы. Стальные с зубчатым оперением груши полетели через головы бойцов, падая и взрываясь у стен крытых черепицей халуп.

— Давай обойму, ефрейтор! — прилаживая за бугорком противотанковое ружье, крикнул Дудников. — Я его сейчас подсеку. Ну-ка, душегуб, получай!

Дудников тщательно прицелился, ударил. С басовитым свистом пошла вперед бронебойная пуля. Дудников выстрелил три раза подряд. Сквозь нечастую сетку затихавшего дождя было заметно, как вокруг низкого оконца подвала закурилась известковая пыль.

Пулемет продолжал стрелять.

— Воевать за границей, оказывается, не легче, — сердито заключил Дудников. — Ну-ка, подползем ближе.

Ружье было тяжелым Дудников и Микола тащили его вдвоем, как длинную кочергу: один — за дуло, другой — за цевьё. Мины вокруг них раз за разом ковыряли землю. Облепленные грязью, потные, обозленные, усталые, они подбирались к доту все ближе. Снова залегли у бугорка, и Дудников стал стрелять по амбразуре дота. Пулемет наконец замолчал.

— Вперед! — разнеслась позади команда.

Опять в небе вспыхнула молния, зарокотал мирный гром, сливаясь с отрывистым и глухим грохотом рвущихся снарядов.

Пехота кинулась вперед. Подхватив ружье, бронебойщики, тяжело топая и скользя по размокшему жнивью, побежали вслед за ней…

На окраине села пехотинцы Гармаша, обтекая низкие жалкие халупы, уже завязывали ближний бой с засевшими в костеле гитлеровцами.