Георгий Шолохов-Синявский - Волгины

— Пока ничего. Послал нарочного для связи. Есть тут народ с границы. Одни говорят: наши войска отбросили немцев, другие — что ихние танки в десяти километрах отсюда.

— Товарищ Крыжанов, начинайте эвакуацию, — твердо приказал Алексей.

Он хотел сказать, что возможность пропустить по дороге первый поезд еще явится, но мысль эта — такая естественная вчера — показалась теперь, после всего, что произошло, маловероятной и неубедительной.

Новый взрыв прокатился за окном, зазвенели в опустелом здании управления стекла…

— Ладно же… делайте то, что я сказал, — повторил Алексей.

— Прощайте… на всякий случай… — глухо сказал Крыжанов.

Где-то близко загрохотало, и воздух колыхнулся, как под взмахами гигантского веера… Закусив до боли губы, Алексей вышел из конторы управления. Коля ждал его со своей «эмкой» тут же, в леску, под березками.

— Алексей Прохорович, куда поедем? — спросил Коля.

— Сначала на мост! В Вороничи! — ответил Алексей и полез в кабину.

— Товарищ начальник, говорят, там уже немцы, — пошевелил бледными губами Коля.

— Поезжай! Не разговаривай! — залезая в кабину, нетерпеливо крикнул Алексей.

Машина понеслась между горящих домов и бараков. Горький дым застилал дорогу. Алексей взглянул на часы и удивился: со времени приезда его в поселок прошло два часа, но ему казалось, что только минуты отделяют его от первого грома войны, который он услышал на рассвете в лесу.

Вдруг он вспомнил о Кето, представил ее мечущейся среди: развалин и дыма с Лешенькой на руках, сжал Колино плечо, крикнул хриплым, не своим голосом:

— Коля, скорее! Скорее. Нажми!

Машина помчалась, обгоняя бредущих по лесной дороге беженцев.

С первыми лучами солнца отряд «юнкерсов» из числа воздушного корпуса, бомбившего утром 22 июня Вильнюс, Минск, Оршу и другие белорусские города, обрушил свои удары и на тихий городок, в котором, кроме двух швейных фабрик, не было ни одного значительного промышленного предприятия.

Кето проснулась от звона вылетевших из рам стекол. Вначале у нее мелькнула мысль о землетрясении. Когда-то, в детстве, еще маленькой девочкой, она жила у тетки в горах, и вот однажды на рассвете ее разбудили такие же судороги земли. Люди выбегали на улицу, что-то рушилось и грохотало, и было очень страшно. Но продолжалось это недолго — всего несколько секунд, и Кето восприняла землетрясение как дурной сон. Грани между прерванным сном и явью Кето долго не могла уловить и теперь.

Схватив ребенка, она, босая, в наспех надетом платье, выбежала на улицу и долго не могла понять, что же происходит.

Какой-то мужчина в милицейской форме втолкнул ее в подвал, где сбились сотни полуодетых, испуганных жителей. Скоро сюда втащили первых раненых, и подвал огласился воплями и стенаниями. Послышался крик: «Фашистские самолеты!», и Кето наконец все поняла.

Бомбежка прекратилась, но жители продолжали сидеть в подвале. Кето не могла оставаться с ними. Первой ее мыслью было: звонить Алексею.

На ее счастье Стася была дома: она никуда не убегала и все время бомбежки провела в странном оцепенении лежа у крыльца. Кето принялась звонить по телефону на новостройку, но никто не ответил ей. Мысль об Алексее повергла ее в отчаяние. Она то садилась у выбитого окна, то, прижав к груди охрипшего от крика Лешу, выбегала на улицу.

Появился знакомый мужчина в милицейской одежде и стал куда-то торопить выползавших из бомбоубежища и погребов жителей. Потом опять завыла на станции сирена, и люди побежали.

Прошло какое-то время, и Кето очутилась со Стасей во дворе облисполкома. Она так и осталась в своем домашнем легком платье, и только на ногах ее были теперь праздничные, надетые впопыхах туфли, а в руках — небольшой узелок с пеленками, распашонками, сосками и бутылочкой для молока. Это было все, что она успела захватить.

До Волковыска они ехали на исполкомовском грузовике, до отказа набитом женами и детьми городских партийных и советских работников.

Растянувшуюся на шоссе живую пеструю ленту не менее пяти раз обстреливали из пулеметов «мессершмитты». К счастью, грузовик, на котором ехали Кето и Стася, всегда оказывался в таком месте, куда пулеметные очереди не достигали. Женщины даже не успевали спрыгнуть и залечь у дороги, как самолеты, расстреляв все патроны и вдоволь натешившись зрелищем разбегавшихся по полю, падавших под пулями людей, со свистящим шумом и завыванием улетали, чтобы через некоторое время вновь появиться над толпой.

Как только грузовик почему-либо останавливался, до слуха сидевших в нем людей докатывался непрерывный глухой гром. Тяжелые зловещие удары непрестанно, со страшной силой, точно сотни огромных молотов, долбили землю.

Люди прислушивались, затаив дыхание, и взоры их устремлялись на запад, где висела плотная завеса желтого дыма.

Но вот грузовик въехал на главную улицу маленького городка. Образовавшаяся из подвод и автомобилей «пробка» преградила беженцам путь. Грузовик упорно пробивался через плотные ряды крестьянских подвод, ища каждую лазейку, и каким-то чудом, немыслимым в обычное время, проезжал там, где, казалось, трудно было проехать ручной тележке.

И все-таки «пробка» окончательно притиснула грузовик к каменному забору. Кето подняла голову. В небе было светло и просторно, и вид сияющей голубизны облегчающе подействовал на женщину. Но в ту же минуту косые, построенные треугольниками скопления продолговатых крестообразных фигурок остановили ее внимание… Они медленно, как мухи по потолку, расползались по небу.

— Раз, два, три, четыре… десять… пятнадцать.. — считал кто-то вслух рядом с Кето.

— Воздух! — завопил кто-то в толпе таким голосом, каким кричат: «Пожар!»

Кето с Лешей и Стася свалились с грузовика, и толпа понесла их…

Толпа втянула Кето и Стаею под каменные своды подвала. Затхлый запах гнилого картофеля и плесени растекался под сводами. Клубы пыли, осколки врывались в низкие, вровень с мостовой, похожие на бойницы окна. Кто-то усердно молился по-польски за спиной Кето.

— Иезус, Мария… Матка-бозка ченстоховска… Иезус, Мария… — непрестанно повторял глухой бубнящий голос.

Потом снова все стихло. Кето и Стася выбрались из бомбоубежища и, задыхаясь от пыли, переступая через обломки телег, грузовиков, груды ящиков, столов и вороха бумаги, побежали через улицу.

Напрасно искали женщины свой грузовик и исполкомовского шофера.

Ни грузовика, ни шофера нигде не оказалось, и женщины тронулись в путь пешком через весь город: Кето с затихшим у груди, словно умершим Лешей, Стася с котомкой за плечами.

В группе, в которой шли Кето и Стася, осталось несколько человек, остальные разбрелись по разным дорогам. За время пути от Н. до Волковыска Кето, несмотря на сутолоку, успела запомнить некоторых своих попутчиков, и теперь ей было приятно видеть их возле себя.