Георгий Шолохов-Синявский - Волгины

По расчетам Дудникова, до Днепра оставалось километров шесть, не больше, но лощина все еще петляла то вправо, то влево, и Дудникову казалось, что он ошибся и вот-вот их застанет рассвет, и тогда уже не сможет скрыть их никакой яр.

Необычное безмолвие заставило Дудникова прекратить движение, насторожить слух. Рядом устало дышал Микола.

— Тише, — коснулся губами его уха Дудников. — Теперь уже — пан, а либо пропал…

Вдруг человеческий голос раздался справа, поразив их, как неожиданный удар грома.

Сверху на спину Миколы с легким шорохом посыпались комья земли. Миколе показалось — сейчас будет конец всему, и он закрыл глаза.

Бросая на дно лощины подрагивающие тени, совсем близко колыхнулись кусты орешника. Кто-то продирался через: них, гремя чем-то железным.

— Sie still, Alfred, lärme nicht mit den Spulen. Du vergisst, die Russen haben Ohren. Sie können uns beschissen, — послышался тихий голос.

— Sie werden nichts hören. Fünd Kilometer weit kann man nicht hören, — ответил другой.

— Du irrst, Alfred. Ihre Gräben sind nah. Wir können in die Patsche geraten.

— Sprich nur weniger, und zieh des Kabel rascher zur Batterie hin, [6] — Тише, Альфред, не греми катушкой. Ты забываешь: у русских есть уши. Они могут нас обстрелять. — Они не услышат. За пять километров нельзя услышать. — Ты ошибаешься, Альфред. Их окопы близко. Мы можем влопаться в неприятность. — Ты меньше разговаривай, а быстрее тяни на батарею кабель… — недовольно проворчал второй немец.

Прошло минуты три, и шелест кустов затих. Иван и Микола перевели дыхание. Если бы они понимали немецкий язык, то случайно подслушанный разговор мог бы послужить для них некоторым утешением, но ни тот, ни другой ни слова не знали по-немецки. Голоса убедили их только в том, что опасность передвижения увеличилась. Они лежали долго, боясь пошевелиться.

Дудников усиленно соображал, что же делать дальше: двигаться вперед или оставаться на месте до утра. Микола совсем перестал дышать, и Дудникову показалось, что он один в этой проклятой лощине, среди коварно подстерегающих кустов. Он осторожно протянул руку, нащупал мокрый от пота затылок товарища. Микола не шевелился, точно умер…

Мигающие отсветы пожаров, бушевавших в городе, все еще скользили по дну и левому скату лощины, выхватывая по временам какие-то подозрительные тени. Огонь продолжал свою игру, то вспыхивая и осыпаясь зелеными искрами ракет, то прошивая небосвод желтым пунктиром трассирующих пуль.

Иногда автоматные и пулеметные очереди закипали так близко, что Дудникову и Миколе казалось, что они уже лежат на дне обстреливаемых окопов переднего края. Чуть уловимое посвистывание пуль возникало где-то в вышине, а может быть, это только казалось людям, потерявшим всякую способность к обычному восприятию мира.

Нетерпеливое желание поскорее избавиться от близкой опасности овладело Дудниковым. Мысль его заработала напряженно. Как бы то ни было, все говорило о том, что советские войска близко. Сколько дорог пройдено, сколько тревог испытано только ради того, чтобы дождаться вот такой минуты! И вдруг теперь отказаться от риска, отступить? Никогда потом не увидеть родной земли, где можно встать и выпрямиться во весь рост, говорить полным голосом, никогда не почувствовать всей этой привычной, слаженной армейской жизни и навсегда потерять то, чему трудно подыскать название, что придает человеку силу и уверенность, — чувство, сходное с тем, когда сидишь в своем доме и сознаешь себя полным хозяином. Нет, невозможно отказаться от всего этого. Невозможно влачить такую затравленную жизнь без родины, без товарищей…

«Уж лучше рискнуть — освободиться или умереть!»— подумал Дудников. Он потянул Миколу за руку, дав этим понять, что вынужденный привал кончился и надо сделать решительный бросок вперед.

Собрав последние силы, Микола потянулся за товарищем.

Неожиданный грохот оглушил их. Воздушные волны от близко стреляющих орудий забушевали между кустов. Белые зарницы вспыхивали ежесекундно и освещали лощину. Земля тряслась. Немецкая команда «Фейер!» [7] «Огонь!» врывалась в короткие промежутки между выстрелами. Было слышно, как перекликалась, работая, орудийная прислуга. Иван и Микола лежали в кустах, оглушенные, не в силах что-либо соображать. Опомнившись, Иван схватил Миколу за руку и, вскочив, сделал наугад вдоль глубокого яра несколько отчаянных прыжков, уже не думая ни о чем. И в эту минуту земля точно разверзлась под их ногами, и оба они полетели вниз, в темную, казавшуюся бесконечной пропасть. Они катились и кувыркались, увлекая за собой сыпучие потоки сухой глины, наскакивая на колючие кусты и обдирая в кровь лица. Дудников несколько раз пытался ухватиться левой рукой за кусты, но падение было столь стремительным, что рука соскальзывала с ветвей, оставляя на них рваную кожу.

Наконец падение прекратилось. Оглушенный Дудников открыл глаза и увидел над собой сквозь переплет ветвей зеленоватое предутреннее небо, услышал слабый стон и неясный плеск волн, доносившийся издалека снизу.

Дудников почувствовал облегчение. Радостная догадка, что самое страшное кончилось вместе с этим падением, налила его новыми силами.

Орудия перестали грохотать, Дудников ухватился за куст, привстал. Микола лежал рядом, разбросав ноги, и тихо стонал. Иван ощупал его голову. Волосы Миколы слипались от крови.

Наступила тишина. Плеск воды теперь уже явственно доносился снизу. Повеяло холодком, запахло влажным воздухом… Днепр! Неужели? Сердце Дудникова готово было разорваться от радости.

Микола застонал громче, силясь встать. Иван положил ладонь на его губы, прошептал:

— Тише, а то пропадем.

Стало светлее, и Дудников мог сквозь мглу рассвета разглядеть то место, где очутились они после головокружительного падения.

Они лежали в узком овраге, густо поросшем дубняком к шиповником, сдавленном с боков глинистыми откосами. Ущелье заканчивалось каменным выступом, за которым ощущалась пустота высокого обрыва и прохладный простор большой реки.

Иван снял с себя полуистлевшую от пота нижнюю сорочку и, разорвав ее, перевязал Миколе рассеченную голову. Микола уже окончательно пришел в себя, ошалело водил глазами.

Падение заняло, в сравнении с длительным и трудным путешествием по яру, так мало времени, что двум друзьям показалось, что они внезапно переселились в какой-то другой мир, пусть еще окруженный опасностями, но уже дающий надежду на избавление. По крайней мере здесь можно было свободно дышать.

— Где мы? — пошевелил губами Микола.

Иван приник к самому его уху:

— Над Днепром. Чуешь, плещется?

Глаза Миколы широко раскрылись, в них блеснули радостные слезы.

Но радость Ивана и Миколы была преждевременной. Они еще не знали, что лежали на ничейной территории, между двумя рубежами. Томительно текли минуты. В кустах робко чирикали воробьи. Тишина и неясность положения начинали тяготить друзей.