Валерий Ларионов - Афганский «черный тюльпан»

— Здравствуй, Вера! Дано не приходите ко мне. Проходи, проходи! Не надо разуваться!

— Нет, Нина, дай мне тапочки. Вчера дождик прошел, на улице до сих пор сыро. Ой! Я и не поздоровалась, здравствуй, Нина!

Женщины прошли на кухню. Вера Петровна присела к столу, а Нина Моисеевна поставила чайник на плиту.

— Вчера сделала баклажанную икру, сейчас попробуем, Нина. Закрутила несколько баночек, надо еще Наташе с Женей отправить на пробу, — Нина Моисеевна открыла холодильник, достала пол-литровую банку, закатанную крышкой.

Вера Петровна решилась:

— Подожди, Нина, с икрой. Наташа звонила. Она с Анечкой послезавтра приедут сюда.

— Одни? Соскучились, наверное? Это Аня, видимо, уговорила их приехать в гости. Знаешь, Вера, как я Анечку люблю! Кровиночка наша с тобой. И такая шустрая! Все — баба, бабиська, что-то рассказывает и не сидит на месте. Как они там? — спросила Нина Моисеевна.

— Нет, Нина, не Анечка уговорила Наташу приехать погостить. Они одни остались. Женя уехал на два года в Афганистан.

Нина Моисеевна застыла на месте. В груди почувствовала предательскую слабость.

— Когда уехал? — тихо спросила она.

— Три дня назад, Наташа говорит, что Женя сам просил сразу не звонить нам. А сейчас она закрывает и оставляет квартиру и приезжает с Аней в Коммунарск.

Нина Моисеевна отошла к окну и долго смотрела через стекло на туманный двор дома. Квартира была на первом этаже, но она не замечала изредка мелькавших прохожих.

— Ну почему все испытания достаются именно мне? Ведь только начали они жить. Зачем Афганистан? Ведь там война…

Она тихо плакала, утирая фартуком слезы. Чайник закипел, но Нина Моисеевна не замечала этого. Вера Петровна выключила газ и подошла к плачущей женщине.

— Не плачь, Нина! Успокойся. Будем вместе надеяться на лучшее. Ведь многие уезжают. Женя — офицер, и ему еще много раз предстоит переезжать с места на место. А сейчас Анечка нам будет утешением.

Нина Моисеевна повернулась, и они обнялись, не вытирая слез, которые наполнили их глаза.

Стремительный ИЛ-76 летел над горами Афганистана курсом на Кабул. Его пассажиры уже поутихли, многие дремали под мерный гул двигателей. Внизу проплывали заснеженные вершины, извилистые речки, змейками повторяя рельеф ущелий. Потураев пробрался к одному иллюминатору, задумчиво и внимательно смотрел сверху на незнакомую землю. Отсюда ему казалось, что простой земли там нет, одни горы. Он пригляделся, чтобы увидеть хоть какие-нибудь населенные пункты, но ничего не увидел, высоко было. Житель равнины, Евгений, глядя на горы, все недоумевал: как же жить на этих склонах? Горы все голые, без растительности. Потураев протиснулся к своему чемодану, потеснил незнакомого майора, уселся на пол самолета и стал смотреть на своих попутчиков. Более трех сотен офицеров и прапорщиков, разных возрастов и воинских званий, неслись в незнакомый им мир, беспрекословно подчиняясь приказу своей Родины. Это на их плечи ляжет вся тяжесть походной жизни и смертельных схваток с противником. Каждый из них оставил где-то свою семью и будет все эти годы постоянно держать их в сердце. Каждого ждала своя судьба, но легкой ни у кого из них ее не будет. За этими мыслями Евгений задремал, склонив голову на плечо соседа-майора.

В Кабул они прилетели во второй половине дня. Отойдя от самолета, все прибывшие дружно закурили, с любопытством оглядываясь по сторонам. Издалека виднелось здание аэропорта, когда-то, видимо, красивое, а сейчас обшарпанное и исцарапанное осколками снарядов. На соседней рулежке стоял пассажирский «Боинг» афганской авиакомпании «Ариана». Офицеры обсуждали его внешний вид, сравнивая с нашими ТУшками. Потураева сразу поразил окружающий пейзаж. Кабул был окружен грядами высоких гор, земля беловатого, выжженного цвета. На него пахнуло теплым и чужим воздухом. Кругом были только военные: и прибывшие, подошедшие встречать самолет, в надежде увидеть земляка. Лица у них были смуглые, и одеты они были кто во что. Полевая форма с погонами и без них, сапоги, ботинки, фуражки, шапки, панамы. И все вооружены. Этого нельзя было не заметить. У каждого автомат, а у офицеров еще и пистолеты на поясе в кобуре. Здесь же, у самолета, Евгений увидел первых афганцев. Это были военнослужащие в своей серой форме, работающие у вертолетов. Темнокожие и худые, они рослому Потураеву показались какими-то уж совсем маленькими.

Военными грузовиками их перевезли на пересыльный пункт, расположенный в трехстах метрах от аэродрома. Он представлял собой участок территории-на голой, выжженной солнцем земле 100x200 метров. По периметру поставлено двойное ограждение из колючей проволоки, между которым ходят часовые с автоматами, в касках и бронежилетах.

Эта пересылка предназначалась для приема военнослужащих из Советского Союза, их учета по воинским специальностям и должностям и дальнейшей отправки в воинские части по всему Афганистану. Дух и вид войны чувствовался во всем: в напряженных взглядах солдат и офицеров, в их поголовной смуглости и наличии у всех оружия.

По углам караульные вышки. В центре стоят большие армейские палатки. Но порядка на пересылке в Кабуле было больше, чем в Ташкенте. Скорее, был настоящий армейский порядок. Прибывших построили, и майор, один из работников пересыльного пункта, начал рассказывать правила поведения здесь. Евгений стоял во второй шеренге и внимательно слушал. Он обратил внимание, что даже этот майор резко отличается от них. Приехавшие все были в фуражках: с красными, голубыми, черными околышками, в шинелях с блестящими пуговицами, а этот в солдатском ХБ и в панаме на голове. Инструктаж был ясным и простым: НЕЛЬЗЯ ВСЁ! Нельзя покидать пересылку — застрелят бандиты. Нельзя ночью выходить из палаток — могут пристрелить свои часовые. Нельзя при ходьбе по территории отклоняться от протоптанных тропинок — можно подорваться на противопехотных минах.

Кто-то в строю крикнул:

— Ну и запугали нас, мужики!

Все засмеялись. Однако никто в мыслях не подумал о нарушении этих правил. Чем черт не шутит! Майор велел получать постельное белье и устраиваться в палатках.

Пятеро мировских однополчан разместились вместе в одном углу. Кровати здесь, в отличие от Ташкента, были одноярусными. В палатке стояли две печи-буржуйки. Было тепло, сухо и, по-своему, уютно. Женя устроился рядом с капитаном Царегородцевым. Они вытащили из чемоданов полотенца, бритвы и сходили к умывальнику. Там уже плескались и другие офицеры. Побрившись и умывшись, Потураев почувствовал себя другим человеком.

Капитан Троянов спросил:

— Ребята, пойдем на ужин в столовую или сами что-нибудь организуем?

— Никуда не надо ходить. Той перловки мы еще наедимся, успеем. Предлагало устроить свой ужин, — потирая ладони, сказал подполковник Кривошеин. Все поддержали его.