Владимир Мильчаков - Повести и рассказы

— От вас зависит, останетесь ли вы живы, — ответил Бунке. — Франц, наручники. Они у него в правом кармане.

Попель с готовностью повернулся, чтобы денщик вынул наручники из его кармана, и взглянул на Бунке. Черный глазок ствола пистолета угрожающе смотрел на Попеля из рук капитана. Попелю показалось, что сердце у него перестало биться. Стараясь не лязгнуть зубами, он сделал попытку улыбнуться:

— Прошу вас капитан, без кляпа. Я не заяц, кричать не буду. Проиграл — плачу.

— Не капитан Бунке, а майор Красной Армии, — услышал он в ответ. — Хорошо, обойдемся без кляпа. Но при малейшей попытке…

— Понимаю, — закивал Попель. — Разведчики всегда понимают друг друга с полуслова.

Ему никто не ответил. Франц добросовестно защелкнул на майорских руках наручники. Затем с той же добросовестностью он ощупал пояс и карманы майора. Пистолет казенного образца и кинжал, висевшие на поясе Попеля, а также маленький пистолет, хранившийся «на всякий случай» в боковом кармане кителя, звякнув, упали на заднее сидение около капитана Бунке.

На шоссе было пусто. В кустах и ельнике — ни шороха. Казалось, ни одной живой души нет за узенькими кюветами шоссе. Майор Лосев вышел из машины и громко, с нарочитой мечтательностью сказал:

— Какая чудесная ночь! Она напоминает мне ночи Венеции.

С левой стороны шоссе, от невысокого километрового столбика, раздался слабый женский вскрик, а с противоположной стороны донеслось облегченное:

— Наконец-то!..

— Быстро сюда, друзья! — позвал майор.

Первой к машине подбежала Грета Верк.

— Я так волновалась! Я думала, что все сорвалось, — горячо говорила она, пожимая руку майора.

— А я уж боялся, что гестапо что-нибудь пронюхало, — весело заговорил Сенявин.

— Успокойтесь, фрейлин Грета, все в порядке, — ободрил майор Лосев девушку, беря у нее из рук чемоданчик и укладывая его в машину.

— О, я теперь уже ничего не боюсь. Самое страшное позади, — взволнованно рассмеялась девушка.

— Николай Михайлович, — тревожно шепнул капитан Сенявин Лосеву, — Степана Дмитриевича все еще нет.

— Степан Дмитриевич не придет, — тихо ответил Лосев.

— Как? — опешил Сенявин.

— Потом расскажу, — прошептал Лосев и громко пригласил: — Садитесь, товарищи. Время не ждет.

Между тем Грета открыла дверцу машины, рассчитывая сесть рядом с шофером. Место было занято. Она наклонилась, чтобы извиниться, и вдруг отпрянула в сторону. Перед нею сидел гестаповец. Не понимая, что произошло, она схватилась за пистолет. Но Попель испугался не меньше Греты. Защищаясь, он молча поднял руки к лицу, и Грета, увидев стальные браслеты на запястьях майора, облегченно перевела дух.

Добрые пять минут машина, лавируя между редкими кустами, мчалась по узкой извилистой лощине среди холмов, заросших молодым и частым ельником. Старшему лейтенанту Глушкову несколько раз приходилось включать фары, чтобы не врезаться в заросли.

Машину подбрасывало во все стороны; иногда казалось, что мгновение — и она перевернется вверх колесами, но Глушков, не сбавляя скорости, гнал ее, как будто ехал по гладкому ровному шоссе.

Постепенно лощина делалась все шире и шире и, наконец, незаметно перешла в большую, поросшую редкой травою каменистую равнину. Через несколько минут лейтенант затормозил машину.

— Здесь, товарищ майор, — сказал он, обращаясь к Лосеву.

— Правильно, — согласился капитан Сенявин. — Остальные два костра на двести метров дальше.

Все вышли из машины. Гестаповца тоже вывели и для большей безопасности, уложив на землю, связали ему ноги. Лосев взглянул на светящийся циферблат часов.

— В нашем распоряжении около двадцати минут. Самолет придет со второй волной бомбардировщиков, — сказал он. — Вы, товарищи, сможете быстро найти те костры?

— Конечно, — подтвердил Глушков и Сенявин.

— Сколько раз и я, и Степан Дмитриевич побывали здесь, — добавил Сенявин. — Нашим потом полит этот аэродром… — Так что же случилось со Степаном Дмитриевичем?.. — тревожно спросил он.

— Гвардии старший лейтенант Колесов Степан Дмитриевич принял бой с охранниками Грюнманбурга, — с торжественной взволнованностью ответил Лосев после короткого молчания. — Вон этот шакал торопился в Грюнманбург потому, что все его опричники не сумели справиться с одним русским офицером.

Установилось тяжелое молчание.

— Они его взяли? — тихо спросил Глушков.

— Нет. Полчаса тому назад он еще дрался с фашистами.

— Эх, Степан, Птенчик! — горестно скрипнул зубами Сенявин. — Не успел, значит…

Вдруг Сенявин, усевшийся было на землю, вскочил и подбежал к машине. Включив дорожный радиоприемник, он начал торопливо вертеть ручку настройки. Несколько секунд в аппарате стояли шум и треск. Но вот, перекрывая воздушную какофонию, в тишине ночи зазвучал чистый взволнованный голос Колесова.

— Торопитесь, друзья. Фашисты сейчас ворвутся. Буду отстреливаться, пока можно… Торопитесь! Бомбите точно на мой голос! Здесь Грюнманбург! Даю пеленг! Даю пеленг! Здесь Грюнманбург.

Грета, недостаточно знавшая русский язык, плохо понимала взволнованную речь, звучавшую из радиоприемника, которую в торжественном молчании слушали ее новые друзья. Зато ухо девушки первым уловило ровный гул моторов множества идущих на большой высоте воздушных кораблей.

— Самолеты! — воскликнула она. — Самолеты!

Все прислушались.

— Наши! — вырвалось единодушное восклицание.

Но даже приближение советской армады не в силах было оторвать Лосева и его товарищей от радиоприемника, в котором звучал страстный голос старшего лейтенанта Колесова.

— Друзья мои! — обращался к советским летчикам герой-разведчик. — Уже время. Я верю, что вы пришли, что вы сейчас кружите над Грюнманбургом. Не нужно колебаний! Бомбите точно по моему голосу! Да здравствует Родина! Привет всем, дорогие друзья! Сотрите с лица земли вражеское гнездо. Фашисты… — Голос неожиданно прервался. В радиоприемнике загрохотало.

— Отстреливается, — с болью в голосе проговорил Сенявин. Радиоприемник молчал. Протекло несколько томительных мгновений. Затем снова послышался, но теперь уже слабый, иногда затихавший до шепота голос Колесова:

— Отбился! Сейчас снова придут. Прощайте, друзья! Передайте от гвардии старшего лейтенанта Колесова привет советскому народу. Бомбите точно! Идут! Прощайте! Взрываюсь!

И снова страшное мгновение молчание. Вдруг окрепший голос Колесова провозгласил:

— Да здравствует Родина! Да здравствует партия! Бомбите!..

Возглас оборвался коротким грохотом, и приемник умолк.

Радиостанция Грюнманбурга перестала существовать.

Около машины все обнажили головы. Разведчики смотрели на радиоприемник, словно требовали от него повторить горячие слова навеки умолкшего друга. И будто выполняя волю погибшего разведчика, тяжело вздрогнула земля. Советские бомбардировщики сбросили первую серию тяжелых фугасных бомб.