Алексей Воронков - Брат по крови

Затяжной подъем всегда забирает много сил. Мы прошли шагов двести, когда я услышал, как Илона начала тяжело дышать.

— Ты устала? — спросил я.

— Все нормально, — тяжело выдохнула она.

— Может быть, отдохнем? — предложил я, но она замотала головой.

— Там… — указала она рукой куда-то вверх. — Там отдохнем.

Мы снова шли, и она тяжело дышала. А потом и у меня стало перехватывать дыхание. О, этот затяжной подъем! Кажется, ему конца нет. А мне жаль было Илону. И тогда я стал шарить впереди глазами. Я выбрал довольно удобное для привала место, и, когда мы подошли к нему, я, собрав силы, скомандовал:

— Стой! Привал!

Илона с удовольствием восприняла эту команду. Тут же села на траву и уронила голову на грудь.

— Тяжело? — спросил я ее.

— Есть немного, — проговорила она едва слышно. — Наверное, я еще не восстановилась как следует после ранения.

Я посмотрел на нее, увидел на ее лице мертвенную бледность и вдруг подумал о том, что я поступил неразумно, заставив ее идти со мной в горы. Она больна, она еще очень больна! — решил я.

— Может быть, вернемся назад? — спросил я Илону.

— Нет, — сказала она. — Мы должны взойти на гору.

Потом мы снова шли. И снова я видел, как трудно дается Илоне каждый шаг. Бедная, бедная! — думал я о ней. Но ведь идет, как будто от того, дойдет ли она до вершины, зависит вся ее дальнейшая судьба.

— Может, хватит? — на одном из привалов спросил я ее. — Мы ведь и так поднялись высоко?

— Не вижу внизу бездны, — войдя в раж, смеется она. — А что такое вершина без бездны?..

Пришлось снова идти. Альпийские луга сменило чернолесье, далее пошла скальная порода. Идти становилось все труднее и труднее. Мы карабкались по камням, срывая кожу с ладоней, мы разбивали в кровь колени, падали, вставали и снова ползли вверх. Я полз сзади и постоянно помогал Илоне. Иначе бы ей не осилить подъем. Когда мы совсем уже выбились из сил, когда мы, казалось, уже не могли двигаться, мы очутились на каком-то каменистом уступе, который возвышался прямо над грохочущей где-то внизу горной речушкой.

— Солнце! — задрав голову вверх, воскликнула Илона. — Здравствуй, солнце! Мы пришли к тебе, чтобы сказать, как мы любим эту жизнь!

Я подошел к Илоне и обнял ее.

— Соедини нас навеки, солнце! Мы — язычники, а ты — наш бог, соедини нас!

Нам показалось, что солнце проявило к нам интерес — оно опалило нас своими лучами.

— Солнце, мы любим друг друга! Не разлучай нас никогда! — крикнула Илона, и голос ее эхом разнесся по горам.

— Не разлуча-а-ай! — повторил я. — Клянусь перед ликом твоим до конца жизни любить свою избранницу.

— Клянусь любить своего избранника всю жизнь и умереть вместе с ним в один день! — вторила мне она.

Небо было необыкновенно голубым, как будто его специально вымыли к такому торжественному дню, не оставив на нем ни единого мыльного облачка. Мы смотрели ввысь и радовались жизни. Где-то внизу грохотала река, создавая иллюзию бесконечности бытия. Горы, горы… Бескрайняя гряда гор, над которыми поднимались серебряными куполами заснеженные вершины. Где-то там, внизу, за полосой чернолесья, был наш лагерь. Но ни один знакомый звук не долетал до нас. И аул мы не слышали. Даже высокий голос тамошнего муэдзина таял на подступах к вершинам. Все звуки поглощали в себе горы, растворяя их и лишая их материальности.

Я чувствовал себя как птица, поднявшаяся высоко в небо. Сбывалась моя мечта: я обретал счастье. Я начал декламировать:

«Кавказ подо мною. Один в вышине Стою над снегами у края стремнины; Орел, с отдаленной поднявшись вершины, Парит неподвижно со мной наравне. Отселе я вижу потоков рожденье И первое грозных обвалов движенье…»

Потом мы декламировали уже вместе: «Здесь тучи смиренно идут подо мной; Сквозь них, низвергаясь, шумят водопады; Под ними утесов нагие громады; Там ниже мох тощий, кустарник сухой; А там уже рощи, зеленые сени, Где птицы щебечут, где скачут олени…»

В этот момент где-то совсем рядом прозвучал выстрел. Я не обратил на него внимания, потому что он показался мне в этой ситуации слишком уж неправдоподобным. И я продолжат декламировать. Я всю жизнь мечтал о таком празднике души и не мог позволить себе испугаться какого-то там выстрела.

«…А там уже люди гнездятся в горах, И ползают овцы по злачным стремнинам, И пастырь нисходит к веселым долинам…»

Дочитав до этого места, я вдруг понял, что я не слышу голоса Илоны. Я открыл глаза и увидел, что ее нет рядом. Илона!..

Она лежала в какой-то странной позе, широко раскинув руки и, не мигая, глядела в небо. Я бросился к ней.

— Илона! Что с тобой?! — ничего не понимая, спрашивал я ее, но сердце мое, уже почувствовав беду, заныло.

Я перевернул Илону на бок и увидел, что вся гимнастерка на ее спине была мокрой от крови.

— Илона… — наклонившись к самому ее уху, испуганным голосом проговорил я. — Ты меня слышишь?

— Митя… — чуть слышно прошептала она. — Митя…

— Я здесь, милая, здесь, — обрадовался я, услышав ее голос.

Дрожащими руками я стал снимать с нее гимнастерку. Мне нужно было определить характер ранения. А то, что Илона была ранена, сомнений не было. Но кто, кто это сделал? — лихорадочно думал я, невольно шаря глазами вокруг и пытаясь найти того, кто стрелял. Я боялся, что на этом все не кончится, что выстрелы повторятся, и пытался заслонить собой Илону. Кому же все-таки понадобилось в нас стрелять? — думал я. А может, то была случайная пуля? Может, охотник какой стрелял? Метился в зверя, а попал в человека… Впрочем, какая сейчас, к дьяволу, охота, когда идет война! Разве что на людей кто-то вздумал поохотиться…

Неожиданно мне показалось, что я услышал неподалеку какой-то звук. Будто бы кто-то нечаянно столкнул в обрыв камешек. Я замер и внимательно огляделся — никого. Вокруг были одни только высившиеся уступами каменные кручи да разбросанные повсюду огромные куски скальной породы. За одним из них мог притаиться враг.

Пуля вошла Илоне под левую лопатку. Скорее всего, она не задела сердце, но это было лишь мое предположение. Необходимо было срочно что-то делать. Но чем я мог помочь раненой, когда у меня не было даже несчастного бинта? Единственно, что я смог, это разрезал на куски нижнее белье и сделал ей перевязку.

— Милый, не оставляй меня одну… — прошептала Илона.

— Об этом и речи не может быть, — сказал я, уже думая о том, как я буду спускать ее вниз.

Я взял ее на руки. Когда из тела уходит жизнь, оно всегда становится тяжелее обычного. Однажды мне приходилось в порыве нежности брать Илону на руки. Тогда мне показалось, что она весит не больше, чем обыкновенная былинка. Но сейчас ее тело налилось бедой и было тяжелым.

Ну, с богом, — прошептал я и начал потихоньку двигаться вниз. Я давно знал, что подняться в гору порой бывает гораздо легче, чем спуститься с нее. Так оно вышло и на этот раз. Уходящие из-под ног камни, скользкие уступы, крутые спуски… Уже с самого начала я понял, что мне будет очень трудно спустить ее с горы. Но я должен был это сделать. Больше на этом свете не было никого, кто смог бы ей сейчас помочь.