Андрей Геращенко - Учебка. Армейский роман.

— Эй, Тищенко! Ты что — уснул? — Туй толкнул Игоря в бок.

— А?

— Я говорю — ты уснул?

— Нет. Просто задумался.

— О манде задумался, товарищ солдат? — под общий смех спросил Лупьяненко.

— При чем тут это? Чего вы приколебались?!

— А того приколебались, что уже надо бежать в казарму — на часах без пяти девять! Можем на программу «Время» опоздать, — пояснил Лупьяненко.

— Так чего же мы тогда сидим — побежали! — встрепенулся Игорь.

Все засмеялись еще громче.

Быстро попрощавшись с Доброхотовым, курсанты помчались в казарму.

Оставалась всего одна минута, когда они, тяжело дыша, влетели в кубрик. Вся рота уже сидела перед телевизором.

— Где это вы были? — недовольно спросил Гришневич.

— Сапоги внизу чистили, — ответил Туй.

— А почему так тяжело дышите?

— Мы баловались, товарищ сержант, — быстро нашелся Лупьяненко.

— Балавались, тваю мать! Табе, Лупьяненка, ужэ баб давно пара щупать, а ты все балуешся! — Шорох был явно не в духе.

— Товарищ младший сержант, так ведь здесь нет баб! — не удержался Лупьяненко.

— Закрой рот, баец! — взорвался Шорох.

— Улетел смотреть программу «Время»! — рявкнул Гришневич.

Часа в два ночи Игорь проснулся от настойчивых толчков в плечо.

— Тищенко, Тищенко, просыпайся! Слышишь? — Лупьяненко уже начал терять терпение.

— У? Куда? — сквозь сон испуганно пробормотал Игорь и с грохотом вскочил с кровати.

Ему показалось, что объявили тревогу.

— Тише ты, придурок! — Антон испуганно оглянулся на койку Гришневича — не разбудил ли Тищенко сержанта.

Но там было все спокойно, а Игорь тем временем окончательно пришел в себя:

— Уже пойдем?

— Да. Ты, идиот, чуть сержанта не разбудил! Дал бы раз в пятак! — разозлился Лупьяненко.

— Да ладно тебе. Мне просто какой-то сон приснился, что тревога, — смущенно оправдывался Тищенко.

Все это началось еще с прошлого вторника. Тищенко и Лупьяненко купили в «чепке» две банки тертых яблок и булочки, но съесть не успели — надо было бежать на построение на обед. Пришлось на первое время спрятать все в тумбочке. Но всю среду еда простояла нетронутой — незаметно съесть ее было просто невозможно. Долго держать все в тумбочке было опасно — Игорь еще слишком хорошо помнил, как ел перед строем печенье. Тогда Лупьяненко предложил съесть яблоки ночью в сушилке, когда все сержанты будут спать. К тому же в сушилке, по мнению курсантов, можно было почти не опасаться случайного визита (курсанты совершенно упустили из виду, что там любит поспать дежурный по роте!). Ночное пиршество понравилось обоим, и они повторили его в ночь с четверга на пятницу, захватив с собой и Туя. Сегодня же ночное чревоугодничество обещало быть предельно роскошным — ко всем троим в выходные приезжали родители и привезли множество вкусных вещей, которые до поры, до времени с определенной долей риска хранились в вещмешках (их могли проверить в любой момент).

Стараясь как можно меньше шуметь, Тищенко вытащил из тумбочки заранее приготовленный пакет с провизией, а Лупьяненко, постоянно оглядываясь на спящего сержанта, пошел будить Туя. Вскоре все и всё были в сборе и курсанты, крадучись, отправились в сушилку.

Эта ночная процессия в одних трусах и майках с пакетом в руках показалась стоящему на тумбочке Петрову до того странной, что он открыл от удивления рот и, не мигая, удивленно смотрел на курсантов.

— Ну, чего уставился — закрой рот, а то муха влетит! — недовольно сказал Лупьяненко.

— А куда это вы? — Петров, наконец, обрел дар речи.

— На кудыкину гору!

— Я — внутренний наряд, потому и спрашиваю! — ответил Петров, обиженный пренебрежительным тоном Лупьяненко.

— А меня не трахает, какой ты там наряд — внутренний или наружный! — грубо отрезал Антон.

— Зачем ссориться? Слушай, Петров, а кто сейчас по роте дежурит? — Тищенко решил взять на себя миротворческую миссию и перевел разговор на другую тему.

— Бульков.

— А где он сейчас?

— А я потому и спросил, куда вы идете, чтобы предупредить — он скоро проснется, — обиженно пояснил Петров.

— Скоро — это когда? — уточнил Лупьяненко.

— Через час, может чуть раньше, — ответил Петров Игорю, словно это Тищенко, а не Лупьяненко, задал ему вопрос.

— За час успеем? — спросил Туй.

— Конечно, успеем! Да мы за полчаса успеем! — пообещал Лупьяненко.

— Что успеете? — насторожился Петров.

— Чего надо, того и успеем! Пошли! — Лупьяненко решительно дернул Игоря за рукав хэбэ.

В сушилке было темно и Тую пришлось изрядно повозиться, чтобы отыскать выключатель на ощупь. Наконец, свет загорелся.

— Давайте быстрее, а то я спать хочу. Поедим и сразу назад! — торопил Лупьяненко.

Но ни Туй, ни Тищенко тоже не собирались долго задерживаться в сушилке, поэтому просьба Лупьяненко была явно излишней.

Игорь открыл две рыбные консервы «Ставрида в масле», купленные в «чепке», Туй нарезал хлеб, и курсанты приступили к трапезе. Торопясь быстрее в постель, они глотали рыбу почти не пережевывая. «Хорошо, что в консервах она такая мягкая — а то желудок совсем бы посадил», — подумал Игорь. Тищенко, как, впрочем, и остальные, хорошо понимал, что ночные ужины здоровья не добавляют, но, тем не менее, считал, что уж лучше есть так, чем не есть вообще. Покончив с консервами, курсанты принялись за огурцы и яблоки. Фрукты запивали самым настоящим лимонадом. Было что-то удивительное в таком ночном «ужине», тем более, что он был «нелегальным» и курсанты, почти не сговариваясь, решили повторить то же самое и на следующую ночь.

— Если только, конечно, не проспим, — заметил Туй.

— Не проспим — не бойся. Я ведь все три раза вас будил, так что и завтра не просплю, — заверил его Лупьяненко.

В это время дверь сушилки резко распахнулась, и в дверном проеме показался заспанный Бульков. Курсанты, словно приклеенные к табуреткам, растерянно застыли на своих местах. Они думали, что Бульков сейчас закричит и выгонит их из сушилки. А если он к тому же разбудил бы Гришневича, то дела курсантов выглядели бы совсем безнадежно. Но Бульков, не сказав ни слова, захлопнул дверь и ушел.

— Фу ты, черт — я думал, что залетели! — шумно выдохнул воздух Туй.

— Я тоже, — призвался Игорь.

— Чего же он ничего не сказал? — как бы у самого себя спросил Туй.

— Он просто хороший парень. Недаром же его Гршненвич и еще некоторые сержанты недолюбливают. Что ему — жалко, что ли? Вот он, наверное, и решил — пусть едят, — предположил Тищенко.

— Скорее всего, Бульков просто ничего не понял, потому что рожа у него какая-то слишком заспанная была. А в сержантскую доброту я что-то не очень верю, — скептически сказал Лупьяненко и покачал головой.

— Да говорю тебе — он хороший парень! — начал настаивать Игорь.