Татьяна Алексина - Террор на пороге

«Владивосток, 8-е ноября — 37 г.

Милая детка!

Скоро, вероятно, доеду до постоянного места работы. Пока чувствую себя хорошо. Здоров, настроение бодрое. Беспокоит только отсутствие известий о вашем здоровье. Скоро, однако, думаю получить от тебя ответ. Пиши мне по адресу: Владивосток, Транзитная командировка Владивостокского О.Л.П.С.В.И.Т.Л. Н.К.В.Д. 3-я рота, мне.

Подробно напиши о себе: как живешь, работаешь. Как у тебя с сердцем? Что Танюша?

Вспоминает ли меня? Как только начну работать, напишу тебе обо всем подробно. Крепко целую вас.

И все!..

Мы с мамочкой перебрались из опустевшей московской квартиры (Арона Шнейдера уже тоже арестовали, жену Инну выслали) в Ленинград, к семье моей бабушки — Анисии Ивановны Елчаниновой, что жила в городе на Неве с 1912 года после возвращения из Финляндии, где какое-то время служил ее муж Георгий Георгиевич. Бабуля моя жила на Петроградской стороне, возле реки Карповки (Геслеровский переулок) в четырехкомнатной квартире с семьями своих сыновей. Мы поселились в бывшей маминой девичьей комнатке, заполнив ее в основном моими игрушками, которые всегда щедро дарил мне папа. Спали мы вместе на небольшом диване, покрытом восточным ковром, когда-то привезенным отцом из его командировок в Среднюю Азию. Видимо, из Туркмении, где он был, я уже писала об Этом, начальником строительства железнодорожного моста.

Перед самым началом Второй мировой войны — вернее, Отечественной! — маме на ее многочисленные запросы о судьбе Евсея Фейнберга (что всегда сопровождалось удивлением: «Вы же с ним разведены!»), вдруг, оглушив нас ужасающим горем, сообщили: он умер в 1938 году в Магадане от воспаления легких. Это, как и столь многое в той стране, было ложью — жестокой, бесчеловечной! Ибо они расстреляли моего папочку и, может быть, тело его даже не было «удостоено» братской могилы, а просто закатано под асфальт, что практиковалось именно в Магадане в те страшные времена.

Он мечтал своими знаниями, своим Божьим даром и самоотверженным трудом принести пользу стране, в которую вернулся по доброй воле, дать счастье любимой жене, подарить радостное детство дочери… Не получилось, не состоялось… Не дали осуществиться его надеждам, уничтожили физически, растоптали жизнь моей мамы…

После XX съезда КПСС Мария Георгиевна Елчанинова возобновила запросы о судьбе Евсея Борисовича Фейнберга, на которые вначале получила несколько бюрократических ответов-отписок, а затем было прислано «Свидетельство о смерти» ДЧ номёр 019625 от 18/111-1959 года, в котором сообщалось, что Фейнберг Евсей Борисович умер 28 апреля тысяча девятьсот тридцать восьмого года (28/IV-38) в возрасте 33 лет от «паралича сердца». И воспроизведена была эта очередная черная ложь в книге записей актов гражданского состояния о смерти лишь 18 марта 1959 года за номером 32.

Место регистрации — Магаданское гор. бюро ЗАГСа, дата выдачи — 18 марта 1959 года.

«Свидетельство о смерти» выписали уже после реабилитации отца в 1958 году (через двадцать лет со дня его трагической гибели!).

Мы с мамой были приглашены в кабинет начальника Мостотреста СССР, который по-прежнему располагался на улице Кирова в Москве. В кабинет набилось много людей, нам незнакомых, но помнивших своего бывшего главного инженера. Они говорили мне: «О вашем отце у нас и поныне ходят легенды!» А кто-то из присутствующих руководителей треста передал маме справку, что «Постановление Особого Совещания при НКВД СССР от 28 августа 1937 года в отношении Фейнберга Евсея Борисовича, 1905 года рождения, определением Судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда РСФСР от 29 ноября 1958 года отменено с прекращением дела производством за отсутствием в его действиях состава преступления».

И подпись заместителя председателя Верховного Суда РСФСР В. Крюкова.

Вместе с этой так называемой «справкой» маме вручили конверт, в который были вложены 250 рублей Эта сумма оказалась ценой легендарной человеческой жизни!

Куда было прийти моим родным, чтобы поклониться безвременно усопшим, положить цветы — на берега Невы, на улицы Магадана?.. На каких землях настигали их пули? Нет ответа!

Тех, кто по злокачественной глупости или злокачественной наивности тоскуют о сталинских «порядках», хочу спросить: а что было бы с вами, с каждым из вас, с вашими детьми, близкими и друзьями, если бы такой «порядок» восторжествовал? Не дай вам Бог заново испытать времена, которые выпали на долю наших родителей, на наше детство, на нашу юность… Не дай вам Бог!

Зная про все, что произошло с моими семьями, я, даже еще не подросток, никогда не верила в их вину перед страной. Я обожала своего папочку, дорожила каждой игрушкой, подаренной мне, хранила его письмо… Он учил меня играть в шахматы, немецкому языку, учил читать и писать по-русски, как будто предвидел нашу скорую разлуку. Но мне так и не довелось отвечать ему своими письмами, но «разговаривала» я с ним всю жизнь, а теперь — все чаще и чаще…

Даже самым близким подругам своим я говорила, что папа мой умер от воспаления легких в Средней Азии. Он, действительно, будучи там в командировке, заболел именно крупозным воспалением легких: у меня хранится его телеграмма о том, что он в больнице. Отправлена она маме на наш последний московский адрес… Отсюда и взялась моя детская «версия» потери отца!

Уже завершив эти воспоминания, я получила от Эльгарда Зингера, сына папиного друга Михаила Акимовича Зингера, справку, составленную в связи с проверкой дела Михаила, по «архивно-следственному делу номер 259 606 по обвинению Фейнберга Евсея Борисовича», подписанную помощником военного прокурора МВО, подполковником юстиции Пановым. Из этой справки следует, что «на допросах 5, 20, 28 июня и 1-го августа 1937 г.» отец мой отрицал свою вину по поводу всех предъявленных ему «обвинений», а также отрицал показания так называемых «свидетелей его упущений как руководителя различных строек». Можно только с ужасом предположить, какие «методы воздействия» применялись на этих допросах. Но и они не сломили моего отца.

Виновными ни себя, ни своих друзей он категорически не признал, что в тех условиях было проявлением, мало сказать, стойкости — это было непостижимым геройством.

Я и прежде понимала, что не ведаю еще о многих деталях этой драмы, стремилась их раздобыть… Но всегда верила: когда Бог хочет помочь, Он посылает хорошего человека. Таким человеком продолжал быть в моих поисках Эльгард Зингер. Номер «Роман-газеты» с моими воспоминаниями вышел 18 апреля 2002 года, а буквально через месяц я получила от Зингера тридцать страниц копий документов из бывшего «дела за номером 12 088». То было «обвинение Фейнберга Евсея Борисовича по ст. 58 п. 7, 58 п. 10 и 58 п. 11 УК РСФСР». Тридцать страниц из многих сотен, свидетельствующих, на самом-то деле, о преступлениях не отца моего, а государственной беспощадной, карающей и уничтожающей машины, обрушившейся на одиноко и вроде бы беззащитно противостоящего ей гражданина этой страны, а также о спокойной уверенности в своей невиновности, не сломленной никакими допросами, пытками, поклепами и сфабрикованными, фальшивыми обвинениями достойного сына Отечества. Побывавшие в застенках тех времен утверждают, что это наиредчайший случай!