Игорь Гуров - Зарево над предгорьями

С самого начала «русского похода» Шульц служил в гестапо. После того как войска фюрера захватили Кубань, он получил спокойное место начальника тюрьмы в прелестном курортном поселке Серный ключ. Все шло хорошо до тех пор, пока партизаны не напали на машины, отвозившие в город арестованных, разве он, Шульц, был виноват? Но обер-штурмбаннфюрер фон Гарденберг обвинил его в нерасторопности, собственноручно отхлестал по щекам и послал в батальон СС. Тогда Шульц был рад, что так легко отделался: обер-штурмбаннфюрер шутить не любил — остатки конвоя, не перебитые партизанами, он попросту приказал расстрелять. Но вчера… вчера стало известно, что батальон уходит на передовую, на перевалы.

Спастись от гнева фон Гарденберга для того, чтобы попасть под пулю какого-нибудь русского!

Ночью обер-ефрейтор пил «шнапс» и сладкое кубанское вино, однако это помогло мало: черные мысли не проходили. Шульцу хотелось на ком-нибудь сорвать зло. Тяжелой походкой он двинулся к толпе.

На подводе щуплый рыжеватый человек отвешивал яблоки и картофель. Бесцеремонно оттолкнув женщин, Шульц начал выбирать самые румяные, крупные яблоки.

Сенчук, увидев эсесовца, переменился в лице. Он узнал грозного начальника серноключевской тюрьмы гестапо! Его начал бить озноб.

Обер-ефрейтору доводилось встречаться с людьми, приходившими в трепет от одного вида черного эсесовского мундира. Шульц считал это естественным: рабы должны бояться господ пуще огня. Но лицо рыжеватого торговца показалось ему знакомым. Отойдя в сторону, обер-ефрейтор стал внимательно его разглядывать.

Продавец громко заговорил с одной из женщин. Этого было достаточно: Шульц вспомнил его. Пленный русский лейтенант, впавший в истерику на допросе. Один из тех, кого отбили партизаны. Один из тех, из-за кого пострадал он, обер-ефрейтор Шульц!

Шульц метнулся к подводе, но недалеко от нее стояла группа русских. «Вдруг тоже партизаны?» — подумал он, и эта мысль заставила его быть осмотрительнее.

Он рысцой бросился в сторону. Подозвал слоняющихся по базару троих солдат, деловито проверил их солдатские книжки и приказал:

— Быть тут! Не спускать глаз вон с того рыжего. Если он попытается скрыться, схватить и ждать гестапо.

Страх сковал Сенчука. Он вешал вместо яблок картофель, забывал брать деньги, а если брал, то совал куда-то рядом с карманом. «Только бы он ушел, только бы ушел! — проносилось в голове. — Лишь бы выбраться. Будь они трижды прокляты, и фашисты и партизаны!»

Он видел, как Шульц говорил что-то солдатам, и понял, что ему не уйти.

На дне подводы был спрятан пистолет и две гранаты, но Сенчук и не вспомнил о них. Он весь обмяк и, махнув рукой обступившим его женщинам, выдавил из себя:

— Разбирайте… все… Даром.

Выбежав на улицу, Шульц остановил проезжавший грузовик.

— В окружное гестапо! — крикнул он, вспрыгивая на подножку.

Забыв страх перед грозным обер-штурмбаннфюрером, Шульц с разбегу ворвался в кабинет:

— Партизаны! Партизаны на рынке!

Через несколько минут к базару пронеслись машины с эсесовцами. Началась облава.

Сенчука втащили на машину и повезли в гестапо.

— Ну-с, господин партизан, — процедил Гарденберг, — будете говорить? Или будете, — как это по-русски, — набравши воды в рот? Вам нужно развязать язык?

— Пощадите, господин генерал, — залепетал Сенчук. — Все скажу. Ничего не скрою.

Гарденберг злорадно усмехнулся:

— Ну и прекрасно. Я люблю понятливых людей. Ну-с, вы прибыли в город…

— На разведку, господин генерал, — подобострастно доложил Сенчук.

— Сколько человек?

— Четверо, вернее трое. Четвертый мальчишка.

— Не врать! — прикрикнул Гарденберг. — Будешь говорить правду — получишь большую награду и хорошую должность. Мы умеем ценить преданных людей.

— Так точно, господин генерал. Трое, четвертый мальчишка. Старший — Герой Советского Союза майор Селезнев.

— Его тоже взяли мои люди?

— Никак нет, на базаре я был один.

— Где остальные?

— Не знаю. Сбор в четыре часа дня в трех километрах от города на развилке дорог…

— Гут! — прервал его Гарденберг. — Поведешь и укажешь. — Заметив, что Сенчука начала еще сильнее бить дрожь, он сказал: — Тебя никто не увидит. Будешь в закрытой машине. — И нажал кнопку звонка.

…Шурик впереди, майор немного поодаль, они шли к месту сбора обочиной дороги, внимательно вглядываясь в проезжавшие машины — это также могло пригодиться.

Неожиданно Шурик метнулся к Селезневу. Во встречном грузовике сидел между эсесовцами окровавленный, связанный Павлов.

Машина пронеслась мимо.

«Что случилось? — с тревогой подумал Селезнев. — Почему провалился Павлов? Где Сенчук? Может быть, и его задержали фашисты?»

Он решил обойти стороной развилку дорог и приблизиться к нему с противоположной стороны.

К месту сбора они подошли, когда уже стало темнеть. Выглянув из кустов, Селезнев заметил группу людей около закрытой легковой машины. Один из немцев что-то сказал человеку, сидящему рядом с шофером. Тот начал быстро вылезать наружу.

«Сенчук!»

Схватив за руку Шурика, Селезнев бросился к горам. Но их уже заметили и долго преследовали. В перестрелке ранили Селезнева.

В отряд они прибрели только вечером следующего дня. Шурик, измученный, голодный, вел еле передвигающего ноги майора.

Ночью на Большую землю из штаба партизанских отрядов полетела радиограмма: «Необходимо срочно вывезти раненого…»

Добравшись до Сочи, Галя прежде всего пошла повидать Вовку и Шурика.

Ей открыл сам Бодалевский — давнишний товарищ отца, к кому она отправила мальчиков.

Он удивленно посмотрел на девушку, одетую в стеганку и кубанскую шапку с красной партизанской лентой. Здесь, в Сочи, стояла теплая осень, а лицо девушки было поморожено.

— Галя? Вы?.. Извините, не узнал вас. Проходите, пожалуйста. А где Вова и Шурик? Почему вы все-таки не прислали их ко мне?

Галя почувствовала, что у нее подкашиваются ноги…

Вместе с Бодалевским они поехали в эвакуационное бюро, потом в крайком партии.

Инструктор крайкома, полная немолодая женщина, расспросила, каким эшелоном ехали мальчики, перелистала папку с бумагами и сказала:

— Этот эшелон сильно бомбили, потом фашисты перерезали дорогу, и он вернулся обратно.

— Убитые были? — спросил Бодалевский.

— Да, семнадцать человек, но списка у нас нет. Эшелон вернулся в тот день, когда сдавали город и все учреждения уже эвакуировались.

Галя закрыла лицо руками и заплакала.

Госпиталь, в который направили девушку, был далеко за городом, но Бодалевский проводил ее туда и пообещал часто навещать.

В этот же день ей сделали операцию.