Валентин Строкань - Чёрный иней

Их провели узким коротким коридором, по обеим сторонам которого было по несколько дверей. Слева узкая лестница вела на второй этаж. Когда они дошли до конца и повернули направо, за поворотом оказалась небольшая площадка с двустворчатым люком посредине, точь-в-точь такой, как в украинских сельских хатах. Створки люка были обиты железом, запирались на щеколду и небольшой висячий замок.

После повторного тщательного обыска их затолкали в люк. Внутри подвала было темно и очень холодно.

— Вот, сволочи, сосульки хотят из нас сделать!

Через час дали по куску хлеба и по кружке кипятка.

— Ты смотри! А я уже совсем было обрадовался, что начну пост соблюдать, а здесь никак похудеть не дадут, — прихлёбывая кипяток, сказал Смага, заодно внимательно скользя глазами по краю люка, над которым монументами высились двое немцев.

Истёк ещё час, и выдернули англичанина. Тот попробовал сжать закоченевшие пальцы в кулаки и тем показать своим союзникам, что будет держаться до конца. Он больше не вернулся. Потом таскали на допросы одного за другим, и это хоть как-то разнообразило их холодное и невесёлое существование в подземелье. Но, когда во второй раз дёрнули Гришу Щербаня, Крапович задумчиво произнёс:

— Худо дело...

— Я так и думал, что тебе здесь понравится, — заметил Смага, — что будем делать, Пётр? — обратился он к Чёрному.

— Ясно одно — надо бежать. Ты заметил баркас? Метров за двести отсюда. Бак, наверняка, заправлен под самую пробку — у фрицев с этим всегда порядок. С мотором управишься, Василий?

— Да должон, — сбиваясь на белорусский, без тени сомнения сказал Крапович.

— Что «должон», и так понятно. Я спрашиваю, осилишь ли двигатель. Ты ж у нас механик. Разбираться будет некогда, прыгнули, конец отцепили — и вперёд...

— Подожди, — вмешался Смага, — Гришу с Джоном здесь бросим, что ли? Куда они их законопатили? В этом домике у них, как я понимаю, ихний штаб и начальство. Видели, начальник у входа стоял, когда нас сюда заводили. А этот пёс поганый, фельдфебель, ему докладывал. Как челюсть, Вася, не болит? Мастерски он тебе заехал.

Крапович болезненно сморщился и понурился.

— Не тужи, Василий. Ты ему должок вернёшь, дай только время. Так вот, допрашивал нас тот офицер — значит, он здесь самый главный. У него рожа спесивая — за версту видно. Да и второй, что у него за спиной стоял, хоть и младший, но тоже, видать, из начальства. Заместитель, наверное. Вот и выходит, что не могли они наших никуда отсюда деть. Тогда почему они не с нами? На тот свет отправлять вроде рановато. Это дело не горит, им спешка ни к чему. Они нас гнуть в дугу должны — откуда, зачем, почему, да как? А может, они уже и пытались их расколоть. За Гришу я спокоен, из него и так слова лишнего не вытянешь, а уж ради них он и подавно рта не раскроет. А союзник о нас ничего и не знает, слава Богу. Но где же они могут быть? Уже ж часов семь минуло, не меньше.

— А может, запытали? — предположил Крапович.

— Так опять-таки сюда должны были притащить... попугать.

— А может, до смерти?..

— Не может, Василий. Я ж тебе талдычу...

— Так или иначе, а выяснить надо. Без Григория уходить нельзя, — оборвал их Чёрный.

— Ладно. Пока что надо из этого холодильника выбираться, у меня уже зуб на зуб не попадает. Какие будут предложения, командир?

— Обмозговать надо, — Чёрный придвинулся поближе к обоим, так что их головы соприкоснулись, и они взвешенно и без лишних слов, подытоживая наблюдения и понимая друг друга с полуслова, начали обсуждать своё нелёгкое злоключение и разрабатывать план побега.

Высота подвала, в котором их закрыли, была около трёх метров. Когда фашисты загоняли их сюда или когда вызывали на допрос, то спускали сверху лёгкую дюралевую лесенку с двенадцатью ступеньками. После того, как немец распахивал обе створки люка, он одной рукой держался за приклад автомата, а второй легко опускал лестницу, стоявшую рядом, прислоненной к стене. При этом ему не надо было ни отходить от люка больше, чем на шаг, ни поворачиваться спиной, ни занимать обе руки, перенося лестницу, и он ни на миг не выпускал из виду подземелья и его обитателей. Палец его при этом лежал на спусковом крючке. То, что дверь караульного помещения выходила на ту же площадку, они заметили сразу, и это наблюдение не добавляло им оптимизма.

«У них всё продумано. Да ещё, наверное, и в инструкции записано, выполняй чётко — избежишь неприятностей. И выполняют, до мелочей выполняют, вот что удивительно! А как Гришу искать? Что, в каждую дверь заглядывать? Так недолго и нарваться... Ладно... Я бы на месте этого гансика повернул бы меня сейчас лицом к лестнице, а сам остался по ту сторону люка. Ишь, как звезда... А молодой совсем... далеко ж тебя война закинула, парень... и письма, поди, не доходят... мать, небось, все глаза выплакала... А он поставил меня в дальнем углу лицом к стене, а сам в противоположном по диагонали. Правильно действует. Потому как сейчас это единственный момент, когда у него будут обе руки заняты, — одной рукой замок придерживает, а в другой — ключ...»

Такие мысли роились в голове Смаги, когда конвоир вёл его из туалета назад в подвал. Этот выход был разведывательным, они хотели найти слабые места немцев и наметить план своих действий. Особенно их интересовал именно обратный путь.

«Так. Вставляет ключ... А я попробую голову повернуть... осторожно. Руки не опускаю ни в коем разе... Так и есть — он руками работает, а голову не наклоняет, смотрит мне в спину. Осторожный. А если прыгнуть? Спиной вперёд далеко не прыгнешь, да и на ослеп. К тому же именно сейчас он настороже, тоже понимает, что момент вроде бы для меня удобный. Но мы на такое не купимся, у нас подход другой. В нашем деле всё решает внезапность. Поэтому и действовать надо именно тогда, когда всё идёт «как обычно» и никаких «подлянок» не ожидается. Он этого, может, и не знает, слишком молод. Так мы его научим».

— Gesicht an wand! [9] — Лицом к стене! (нем.) — прикрикнул немец и, что-то сердито пробурчав (Смага уловил лишь несколько раз повторенное слово «швайн»), открыл люк.

«Ну, а теперь как? Стволом тыкает мне в правый бок, а сам по ту сторону крышки сдвинулся влево... Молоток, фриц... опять мы по диагонали, а между нами открытая крышка. Приказывает взять лестницу... сделаю вид, что не понимаю. Он жестами показывает, классную пантомиму сыграл... А если я тебя сейчас этой лестницей? Достану? Достану! Но она лёгонькая... да и замахнуться не удастся. Даже если ударю, удар слабый будет. А если ткнуть, как копьём? О! Это другое дело, можно и насквозь! Но он это тоже понимает, начеку, холера. Дуло мне в грудь... и не дрожит. Место правильно выбрал: и я далеко, и ребят внизу видно. Если кто-то надумает оттуда быстренько по стремянке выскочить, то опять-таки к нему спиной. Да по-быстрому и не выпрыгнуть. Об этом он, видимо, не беспокоится... Погоди, погоди! Опускаю лестницу. Спокойно. Кажись, неплохая мысль наклюнулась. Плохо только, что караулка рядом...»