Бен Макинтайр - Операция «Фарш». Подлинная шпионская история, изменившая ход Второй мировой войны

В этом состояла главная проблема «уловки с вещмешком»: за три десятилетия она глубоко укоренилась в «фольклоре» секретных служб и стала предметом многих послеобеденных разговоров, но свидетельств в пользу того, что она хоть раз по-настоящему сработала, было крайне мало.

Джон Мастерман, председатель комитета «Двадцать», писал в свободное время детективные романы. В них действовали оксфордский профессор, во многом похожий на него самого, и сыщик, напоминавший Шерлока Холмса. Операция, обрисованная в общих чертах Чарльзом Чамли, весьма импонировала Мастерману с его писательским складом ума: предстояло тщательно, сцена за сценой, сконструировать некую тайну и предложить немцам ее распутать. Несмотря на некоторые сомнения в осуществимости плана «Троянский конь», комитет «Двадцать» поручил Чамли изучить возможности его реализации на одном из театров Второй мировой войны.

Разведчики, как и генералы, склонны представлять себе грядущую битву новой версией предыдущей. Разведка Оси проморгала подлинные документы, которые имелись у погибшего лейтенанта Тернера, и таким образом упустила возможность предвосхитить операцию «Факел»; маловероятно, что она вновь сделает такую же ошибку: «Немцы, имея повод сожалеть о легкости, с какой мы застали их врасплох высадкой в Северной Африке, на сей раз не оставят без внимания стратегические документы союзников, если и когда они попадут им в руки».

Поскольку в плане Чамли фигурировал труп, плавающий в море, операция проходила главным образом по военно-морскому ведомству, и поэтому лейтенант-коммандер Юэн Монтегю, представитель военно-морской разведки в комитете «Двадцать», получил задание помочь Чамли развить его идею. Монтегю, как и Чамли, читал «форельный меморандум». Он «решительно поддержал» план и вызвался «изучить вопрос о получении необходимого трупа, заняться медицинскими проблемами и формулированием плана».

Юэн Монтегю, офицер военно-морской разведки, юрист и рыбак — главный вдохновитель операции «Фарш».

Выбор Юэна Монтегю в качестве партнера Чамли по планированию операции был во многом случайным, но счастливым. Барристер и трудоголик, Монтегю обладал талантом организатора и способностью вникать в детали, что прекрасно дополняло «плодоносный ум» Чамли. Если Чамли был неуклюж и очарователен, то Монтегю — ловок, сардоничен, рафинирован, романтичен и отличался чрезвычайно ясным мышлением.

Сорокадвухлетний Юэн Эдвин Сэмюэл Монтегю был вторым из троих сыновей барона Суэйдлинга, отпрыска ослепительно богатой династии еврейских банкиров. Первая половина жизни Юэна была почти непрерывным потоком удовольствий, материальных и интеллектуальных. «Это время вспоминается мне как сплошное счастье, — писал он, оглядываясь на свою молодость. — Удача сопутствовала нам во всем».

Дед Юэна, заложивший основы семейного состояния, изменил фамилию с Сэмюэл на более аристократическую Монтегю, на что поэт Хилэр Беллок откликнулся ядовитым стишком:

Отец Юэна, унаследовав банк, разбогател еще больше. Эдвин, дядя Юэна, пошел по политической части и стал государственным секретарем по делам Индии. Семейной резиденцией был дворец из красного кирпича в самом сердце Кенсингтона — по адресу Кенсингтон-Корт, 28. Стены холла там были обиты старинной кордовской цветной кожей, в «маленькой столовой» стоял стол на двадцать четыре персоны, а если гостей было больше, к их услугам была гостиная в стиле Людовика XVI с обитыми расшитым шелком стульями, с лепниной в стиле ар-деко и с «роскошной люстрой» невероятной величины. Семья Монтегю принимала гостей ежевечерне и не скупилась на угощение: «У нас бывали государственные деятели (британские и иностранные), дипломаты, генералы, адмиралы и т. д.». Функции хозяев на этих приемах исполняли Отец (массивного телосложения, бородатый и суровый), Мать (миниатюрная, артистичная и неутомимая) и Бабушка, вдовствующая леди Суэйдлинг, которая, по словам Юэна, выглядела как «чрезвычайно оживленная статуэтка из дрезденского фарфора и, подобно большинству женщин ее круга, ни разу в жизни и палец о палец не ударила».

Юэн и его братья выросли в окружении слуг и дорогих вещей, но, отражая беспокойный дух времени, с детства разительно отличались друг от друга. Старший брат Стюарт был настолько высокомерен и обделен воображением, как только может быть английский наследник аристократического имени; с другой стороны, Айвор, младший брат Юэна, отверг фамильное богатство и стал убежденным коммунистом, пионером британского настольного тенниса, коллекционером редких пород мышей и радикальным кинопродюсером.

В доме имелся гидравлический лифт, которым дети семейства Монтегю никогда не пользовались: «Это был лифт для слуг, чтобы невидимо перемещать подносы, или корзины с грязным бельем, или самих себя мимо господских территорий, когда неуместное присутствие челяди могло нарушить установленный порядок». Слуг было как минимум двадцать (хотя никому не приходило в голову их считать), в том числе дворецкий, два лакея, кухарка, судомойки, две горничные, секретарь, кучер-кокни, конюх и два шофера. «В моей чрезвычайно богатой семье прислуги было очень много, и это придавало жизни совершенно особый характер», — писал Юэн.

Юэн окончил Вестминстерскую школу, где должен был носить цилиндр и фрак, где его учили превосходно, а били лишь изредка. Прежде чем поступить в кембриджский Тринити-колледж, он год провел в Гарварде, где изучал английскую литературную композицию, но главным образом наслаждался «эпохой джаза» с размахом, которому позавидовал бы Великий Гэтсби, и жил, по его собственным словам, «американской светской жизнью такого сорта, какую показывают в кино». Этот опыт на всю жизнь сделал Монтегю американофилом: « Я испытывал огромную благодарность американцам за всю их доброту ко мне и чувствовал, что должен попытаться отплатить им за нее хоть в малой мере». Война предоставила ему такую возможность.

В Кембридже у Юэна имелись личный слуга и двухместная спортивная машина «ланча» 1910 года, которую он окрестил Стивом. Он по-дилетантски занимался политикой на лейбористском фланге, но сильно отставал в левизне от брата Айвора, который поступил в Кембридж годом позже, уже проделав к тому моменту немалый путь к состоянию убежденного марксиста. Несмотря на разницу характеров и политических взглядов, Юэн и Айвор оставались близкими друзьями. «Забавно было видеть этот „разброс“ между нами, троими братьями», — замечает Юэн. Стюарт «уже смотрел на жизнь взглядом банкира», в то время как Юэн и Айвор не имели намерений делать карьеру на традиционном семейном поприще. «Мы были с ним гораздо более близки, чем кто-либо из нас со Стюартом, потому что у нас было куда больше общих интересов».