Андрей Житков - Жизнь и смерть сержанта Шеломова

Митю, несмотря на то, что он первым уселся за стол, пока остальные умывались, выпихнули на край, и ему пришлось побегать с суповым бачком.

Борщ действительно был хорош. Первые минуты Митя обжигался супом, чувствуя, как по внутренностям разливается тепло, но потом успокоился и стал хлебать неторопливо, смакуя каждую ложку. На второе, рис с тушенкой, его не хватило, но против компота он не устоял и выпил две кружки.

После еды «фронтовики» развалились на вытоптанной траве, и мир для них перестал существовать.

Митя проснулся от того, что кто-то стучал ему в подошву правого ботинка. Он протер глаза. Прапорщик склонился над ним; от него попахивало спиртным: «А я думаю, мой или нет?» Митя кивнул. «Тогда пошли со мной, дело есть». Митя нехотя поднялся с земли и поплелся за прапорщиком. «Вот не везет, опять припахал! Сам вмазал, теперь за себя работу делать заставит». За машинами на привязи, подергивая ушами, стояли два ослика.

— Какой подарок столовский «кусок» нам сделал, а? — прапорщик похлопал Митю по плечу. — Мы на них продукты назад повезем. Ты им, сынок, нарви травы посочней, чтоб не сдохли по дороге.

Митя тяжело вздохнул и пошел выполнять приказание. Он подумал, что если поторопиться, то еще успеет вздремнуть полчасика. Надев на руку панаму, чтобы не изрезаться, он стал с остервенением выдергивать с корнями большие пучки травы.

— Димос, ты что, офонарел, траву жрешь? — Вовка, грязный, черный, оборванный, с термосом за спиной, стоял перед ним и улыбался.

— Привет, Вовка! — Они обнялись. — А я хотел к тебе заглянуть, да прапор припахал: заставил траву для ишаков собирать.

— Брось свою траву. Пойдем лучше со мной за водой — тут река в двух шагах.

— Что, старики послали? Из водовозки уже не могут воду пить.

— В водовозку хлорку сыплют, да и вода нагревается быстро, а в реке всегда холодная. Посылают два раза на дню. Чижиков здесь мало, вот тоска! — Вовка вздохнул и, помолчав, сказал: — Ничего, отольются кошке мышкины слезы. Я у них попервости палку анаши свистнул, так они перегрызлись все, думают, кто-то из своих, не подозревают во мне такой наглости. — Вовка снял ботинок и, засунув в него руку, вытащил сплющенную палочку в полиэтиленовой обертке. Митя бросил пучки травы.

— Тут косяка на три выйдет, — заметил он.

— Я уже долбанул пару косяков, — подмигнул Вовка.

— Один?

— Один.

— Смотри, наркошей станешь, замучаешься.

— Никогда не стану. У меня силы воли на троих хватит. Это я чтоб расслабиться. Иногда, правда, позлорадничаю: «Вы, козлы, трезвые ходите, мучаетесь, а чижик в это время кайф ловит».

— Ладно, давай долбанем, а то мне еще ишаков кормить надо. — Митя энергично зашагал к реке вслед за Вовкой.

Пока Митя набирал воду, Вовка накрошил анашу и забил косяк.

После третьей затяжки Митя поплыл: река, горы, Вовка, термос с водой — все затрещало по швам; из швов поползли белые нитки, которые извивались и были похожи на червячков. Мите сделалось страшно, и он закрыл глаза. Но вместо темноты увидел дракончиков о семи головах. Дракончики забавно дергались и перепрыгивали друг через друга. «В чехарду… — лениво подумал Митя. — А, наплевать!»

— Хороший чарс, — с трудом выдавил он, услышав свой собственный голос издалека.

— Дерьма не держим. — Вовка тянул дым вместе с воздухом. — Ты, я смотрю, забалдел с непривычки. Ниче, такой кайф быстро проходит. Через час будешь как огурчик. — Вовка добил косяк и, закрыв глаза, откинулся на спину.

У Мити в голове звенела порванная струна. Сквозь сон он услышал булькающий Вовкин голос, вынырнувший на полуслове: «…ильно били. Я сам на суде чести был. Старики ему сказали: „Если у тебя чижики пахать не будут, мы тебя самого заставим пахать до самого дембеля — чморем домой поедешь“. А потом попинали для острастки».

— Кого? — с трудом спросил Митя. По всему телу разлилась свинцовая усталость, нижняя челюсть, как гиря, все время падала вниз, и поднять ее было очень трудно.

— Ты чем слушаешь, балбес, наркоман обдолбленный? Водилу нашего, Рустама. С Коли решил пример взять. Он теперь отлеживается в «бэтээре», носу не кажет. Я ему хавку таскаю. Если старики увидят, уши оборвут. Они мне строго-настрого приказали, чтобы я его не слушался и посылал подальше.

— Я пойду Колю навещу. — Митя резко поднялся, и в глазах пошли круги.

— Лежи, наркоша, не дергайся. Твой Коля в Союзе тащится. Забыл, как вас подбили?

Митя покорно опустился рядом с Вовкой. Трескотня очередей и черные обуглившиеся комки ботинок всплыли в памяти. «Забыл! Обкурился!»

— Меня вчера обломали на все сто: только покурил после обеда, послали батарею менять на машине. Я думал, сдохну, пока таскаю эти батареи.

— Вовка, мне, наверное, идти пора, наши собирались через час.

— Лежи, часа еще не прошло.

— Нет, нет, я пойду. — Митя заволновался.

— Я с тобой пойду. — Вовка чуть приподнялся, подтянул под себя термос с водой, перекинул лямки на плечи и с трудом встал.

Митины предчувствия оправдались. Все уже толкались у машин, получая ящики и мешки с продуктами. Среди солдат суетился прапорщик, торопил. Митю он увидел еще издалека.

— Иди сюда, сынок, я с тобой по душам поговорю! — закричал прапорщик Мите.

Вовка шепнул, что, пожалуй, исчезнет, а то как бы и ему под горячую руку не перепало, и свернул в сторону.

По тону прапора Митя понял, что мало ему не будет.

— Что я тебе после обеда приказал сделать? — начал прапорщик, заложив руку за спину.

— Ишаков накормить, — прошептал Митя. Во рту у него пересохло.

— А ты их накормил, сынок? — На «сынке» прапорщик поднял голос на октаву выше.

— Нет, — еще тише ответил Митя. — Траву собирал — не успел.

Все вокруг замолчали и повернулись к ним, предвкушая корриду, где роль торреро перед разъяренным быком должен был сыграть Митя.

— Траву собирал, говоришь, — как-то задумчиво сказал прапорщик. — И много насобирал?

— Вот, — Митя протянул пучки.

— Да ты еще и издеваешься, щенок! — заорал прапорщик, разбрызгивая слюну. — Я видел, как вы с дружком шли к реке. Ишь, глаза налил! Обкурились, сволочи!

Прапорщик достал руку из-за спины, размахнулся, но не ударил (слишком много свидетелей):

— Ты у меня в горы вместо ишака пойдешь! Возьмешь коробку с консервами и мешок с хлебом.

Прапорщик круто развернулся на носках и зашагал прочь. Толпа загудела — коррида кончилась неудачно.

Шафаров поманил Митю пальцем и, когда тот подошел, сказал, ритмично ударяя Мите кулаком в грудь:

— Ты, Шлем, запомни, этот «кусок» тебе чужой. В следующий раз посылай его подальше, а то будешь до самой смерти, как ишак, мешки таскать.

— Я пока еще молодой, всего не просекаю.

— А ты запомни одну простую истину: молодым ты сам себя делаешь, потому что выполняешь все, что ни попросят, — Шафаров посильней ударил в грудь. — Давай нагружайся, осел!