Василий Масловский - На Cреднем Дону

Казанцев заторопился. «Это уже танки!» — мелькнуло в голове. На полпути споткнулся и упал в воронку. Ругаясь, сверху навалился еще кто-то. Поднялись вместе — белесые, напуганные глаза, волосы на лоб, плечо с витым погоном немца-танкиста.

— Здорово, комбат, — крикнул, вылезая из соседней воронки, начальник разведки дивизии. — Фрукт. А-а? — кивнул он на немца. — Свеженький. Только взяли. В общем, держись, комбат! Из 14-го танкового корпуса! Прорвались у Вертячьего! Прут к Волге! Ну, будь жив!

Два дюжих разведчика в маскхалатах подхватили немца под руки, потащили в сторону разъезда 564.

Казанцев добежал до первой роты, спрыгнул в окоп, огляделся. В дымной степи шли танки. Десятки, сотни — черт знает сколько. До самого горизонта. За ними на бронетранспортерах и грузовиках — пехота. Гул моторов заполнил степь, небо — все. В тылу у танков гремел бой. Это, не в силах сдержать стальную лавину, умирали те, кто был впереди. Из желтых пыльных сумерек вырвался косяк «Ю-88». Бомбовые удары слились со звуковыми ударами десятков моторов. Самолеты пронеслись буквально в нескольких метрах над землей, вдавливая своим ревом в нее все живое. Вторым этажом десятки самолетов шли на город. Танки вели огонь из пулеметов, пушок. В неоседающей пыли и космах дыма все это было похоже на фантастическую игру тысяч светляков.

— Ну, сейчас мы насажаем им под микитки, — сказали рядом.

— Танки пропускайте! Отсекайте пехоту! — скомандовал Казанцев, пряча в чехол ненужный бинокль.

Взахлеб ударили пулеметы, резко захлопали противотанковые ружья. Гитлеровцы спешились, бежали, спотыкаясь, падали — одни с разбега, головой вперед, другие переламывались назад, будто их ударил кто под коленки, третьи просто оседали, хватаясь за место, куда куснула пуля.

Все огромное пространство степи, насколько хватал глаз, напоминало дымный кратер действующего вулкана. Земля вспухала, пузырилась, как лужа под дождем. В разных местах ее жирно чадили подбитые машины, горели на корню хлеба. Дым их собирался вместе, закрывая солнце, косо стлался над землей. Низко проносились самолеты. Казалось, все сошло со своих мест, пришло в неистовство, наступило какое-то торжество огня и грохота, где каждый переставал быть самим собой, отдельной личностью, а становился частичкой механизма этой огромной битвы и жил ее внутренним напряжением. А танки шли и шли, проламывая для себя коридор. Их гул уже слышался далеко в тылу. Но на позициях батальона и дальше вправо и за спиной бой не затихал. Не переставало греметь и по ту сторону коридора.

Казанцев долго не мог оторваться от этой запутанной и подвижной картины огня и грохота.

В третью роту так и не удалось попасть: над головами начала выгружаться очередная партия «юнкерсов». А когда бомбежка кончилась, из третьей роты подошли пятеро солдат. Они несли на плащ-палатке комиссара.

— Роты нет больше… танками передавили, — доложил Казанцеву сержант, нагнулся, поправил каску на комиссаре. — Мы все пятеро вроде крестников доводимся ему. Раздавленный, уже без ног, кинул бутылку последнему танку на мотор… Димку все спрашивает…

Ноги комиссара выше колен были расплющены гусеницами.

Сквозь рваные и мокрые брючины торчали осколки розовых костей. Губы уже обметало землей, щеки опадали, заострился нос. Только глаза не хотели умирать. Живые, умные, истерзанные болью. Он похрустел зубами, сжевал розоватую пузыристую пену с губ:

— Не плачь, Витек. Солдатской смертью помираю. — Ногти в черных ободках скребнули рваный с перепончатым следом гусеничного трака планшет. — Завещание у меня тут… Димке… сыну… — Комиссар одолел тяжесть землистых набухших век, понимающе трезво глянул уже оттуда, откуда-то издалека, сказал: — Солдата береги… Без солдата России не жить…

Космы дыма и пыли низко неслись над степью, закрывали солнце, оседали, поднимались вновь. И все это звенело, выло, колыхалось огнями. Большой, непонятный, сдвинутый с места мир провожал комиссара неласково, грохотом.

Над голубоватой круговиной набора рядом с окопом вились пчелы — садились, домовито барахтались в пахучем цвету, взлетали. Казанцева даже оторопь взяла при виде этих пчел, и плечи холодом свело. «Медов зараз сила. Холостая земля жирует, бурьяны плодит. Взяток богатый», — ужасающе просто скрипел в ушах голос дедка в холстиных штанах и такой же рубахе, который вчера над вечер угощал их в лесной балке на пасеке медом.

Комиссар тоже вроде бы заметил голубой лоскут чабора и пчел над ним. Из уголка глаза выкатилась слеза, застряла в раздумье на скулах и, петляя в щетине, сбежала за ухо на шею.

— Прощайте!.. — чуть внятно выжал он из себя.

Казанцев подождал, кивнул солдатам:

— Во вторую роту идите… Комиссара с собой…

Стрельба не прекращалась ни на мгновение, война усталости не чувствовала. Казанцев сидел уже в окопе, вжимаясь в сухую глинистую стенку, слушал по телефону разнос комполка.

— Почему ушел с КП?

— А что сидеть тут, если связь, как гнилая нитка, рвется каждую минуту.

— Ну что там у тебя?

— Лезут, а мы сидим. Третью роту под корень. Танками. Осталось несколько человек… Комиссар погиб…

В трубке долго сопели, потом выматерились.

— Держись! Твой сосед слева сейчас у разъезда 564.

— Отходить не думаю. В открытой степи передавят, как клопов.

— Помочь ничем не могу. Одним словом — держись.

— Держусь, — отдал трубку телефонисту, грязным рукавом вытер грязное лицо. — Вызови батарею.

А танки немцев шли и шли. Какие успели уже догореть — чадили, какие только начинали гореть. По ним била артиллерия. Появилась даже наша авиация. Но остановить это движение, кажется, ничто уже не могло. Казанцев несколько раз оглядывался назад, туда, где у него стояли минометная рота и батарея, но за дымом и пылью ничего не видел. В начало боя он различал в общем грохоте свои пушки, но сейчас он их почему-то не слышал и пробовал связаться с батареей.

— Батарея не отвечает, товарищ капитан.

— А ты вызывай!

Батарея не отзывалась. Казанцев послал связного. Через полчаса боец прибежал назад и сообщил, что батареи нет, раздавлена танками.

— Живые там есть?

— Кажется, нет, товарищ капитан.

— Кажется! — Казанцев задохнулся, рванул солдата за грудки к себе, чувствуя, как закипает в нем тяжелая ярость. — А вот если тебя, кажется, забудут на поле боя. А-а? Бегом назад! Узнать точно и вывести из-под огня!

За полдень, когда расплавленный шар солнца с волжской половины неба перекинулся на донскую, немцы, опасаясь, видимо, удара во фланг, и тыл, усилили нажим на батальон Казанцева, пустили против него танки и до двух батальонов пехоты. Остатки батальона Казанцева отошли к разъезду 564 и там зацепились за насыпь железной дороги, а ночью батальон передвинули в сторону Котлубани.