Евгений Юнга - Кирюша из Севастополя

— Куда, хлопец?

Перед подростком выросла фигура часового.

— Я из плавсредств, — тяжело дыша, представился Кирюша. — Иду на Мясную, до своих. Командир позволил.

— Та на Мясной ни души. Люди сюда поховались. Ты пошукай в штольне, может найдешь.

Часовой отставил винтовку так, что ее дуло показывало на черный прямоугольник в противоположной стороне подвала, и с любопытством спросил:

— С Южной путешествуешь? Как там, жарко?

— Как вчера, так и сегодня, — второпях ответил подросток: ему не хотелось задерживаться.

Часовой ухмыльнулся.

— Толково объясняешь. Это и я знаю. Ладно, ступай, — сказал он вдогонку маленькому мотористу, который уже спускался по земляным ступеням невидимой лестницы.

…Точно рокот далекого морского прибоя зазвучал навстречу.

Кирюша постоял у входа, пока глаза не освоились с полумраком, и тогда уже зашагал в глубь коридора, удивляясь всему, что открывалось его глазам.

Впервые за время осады очутился он в Центральной штольне, совершенно не похожей ни на подземные галлереи Килен-бухты, ни на тесные убежища в склоне горы у Минной пристани. Редкие лампочки, висящие на развилках боковых галлерей, образовали длинную цепь желтых точек.

Перед Кирюшей постепенно выступал настоящий город, созданный в последних числах мая 1942 года, когда немцы стали варварски уничтожать Севастополь ударами с воздуха. Севастопольцы ушли от фашистских бомб глубоко в землю, чтобы там продолжать напряженную трудовую жизнь. Несмотря на то что немцы буквально засыпали город зажигательными и фугасными бомбами, а в эти дни последней декады июня вражеские автоматчики отрезали Пятую мастерскую за Килен-бухтой, Центральная штольня продолжала поставлять на передний край все необходимое.

Центральной она считалась по местоположению, по своим размерам и по объему того, что производила для нужд обороны. В ее боковых галлереях, пещерах и штреках разместились заводские цехи, электростанция, оружейные мастерские по выделке автоматов и патронов, гранат и мин, противотанковых бутылок с зажигательной жидкостью. Тут же находились хлебозавод, столовые, баня, кинотеатр на семьдесят пять мест, библиотека, читальня, исполком городского совета, партийные и общественные организации, штаб воздушных сил, госпитали, перекочевавшие сюда после прорыва немецких автоматчиков к флотскому экипажу, школы, и в их числе десятая школа, в которой Кирюша учился еще до поступления в механический цех Морзавода. Вдоль влажных шершавых стен, на узлах, на чемоданах, на мебели, перенесенной из разрушенных квартир, ютились тысячи горожан — женщины, детвора, старики; здесь, как всюду, где есть люди, текла жизнь с печалями, горем, любовью, страстями, объединенными общим чувством тревоги за судьбу родного города.

Штольня вместила всех, кто пожелал укрыться: начинаясь в подвале дома Анненкова близ взморья, она тянулась под улицей Карла Маркса и заканчивалась у Ленинского сквера, подле Исторического бульвара.

Каждому защитнику главной базы была известна история Центральной штольни, хотя совсем недавно никто и не подозревал о ее существовании. Только в материалах первой Севастопольской обороны вскользь упоминалось о большом убежище под городом, где население осажденной черноморской столицы спасалось от артиллерийского обстрела с моря и суши. Время, истекшее после Крымской войны, предало забвению многое. Подробности первой обороны сохранились лишь под спудом архивов. Никто не ведал и о существовании подземного убежища вплоть до конца 1941 года, когда Севастополь вновь принялся зарываться в землю. В ту пору, удлиняя и углубляя новые убежища, горожане наткнулись в десятке мест на давнишний коридор, который пролегал под центральной частью Севастополя, как уже сказано, — от холма Панорамы до базара у Артиллерийской бухты. Находка явилась для всех полной неожиданностью, пока в памяти самых древних старожилов не всплыли рассказы отцов о старинном убежище, выкопанном по распоряжению адмирала Нахимова.

Открытие штольни в момент упорных боев севастопольцы восприняли символически. Незримая, но крепчайшая нить судьбы как бы связала воедино героев первой севастопольской страды с участниками Севастопольской обороны времен Отечественной войны.

За очень короткий срок Центральная штольня была расчищена, расширена, приведена в порядок.

Кирюша продолжал итти по широким, словно улица, и, казалось ему, бесконечным коридорам. Мир, одновременно реальный и фантастический, открылся ему. Эта неожиданная, хотя и знакомая по рассказам действительность настолько увлекла его, что он позабыл о цели своего пребывания здесь и, полный мальчишеского восторга, добрый час бестолку слонялся из одной боковой галлереи в другую, но в конце концов все же достиг выхода на Исторический бульвар.

— Бомбежка, товарищ моряк, так что высовываться строго воспрещается, — шутливым тоном, однако решительно предупредил часовой, выступая навстречу Кирюше.

Тут только подросток опомнился. Присматриваясь к людям, сидящим вдоль стен главного коридора, он повернул обратно в глубь штольни.

Его маленькая фигурка с автоматом привлекала общее внимание обитателей подземного города. Женщины провожали его теплыми взглядами и — кто громко, кто шопотом — сердечно напутствовали. Он же всматривался в тысячи белеющих в полумраке лиц и, не встречая единственное, неповторимое родное лицо, все более удрученный шагал по коридору к подвалу Анненкова дома.

Неподалеку от подвала чья-то рука придержала подростка.

— Да это же Приходько! — изумленно произнес женский голос. — Конечно, он. Здравствуй, Кирюша!

Маленький моторист пристальнее вгляделся в полумрак и тогда разглядел двух женщин, прикорнувших на чемоданах и связках книг.

— Варвара Никитична! Это вы! — обрадовался Кирюша, узнав в одной из женщин директора десятой школы. — Так постарели!..

— Кирюша! — укоризненно протянула та и принужденно рассмеялась. — Женщинам никогда не говорят, что они старятся. Конечно, постарела, дорогой. А кто же не постарел за последний год! И ты повзрослел, хотя ростом и не прибавился… Вот ждем ночи. Ребята почти все эвакуированы, а теперь и нас увозят в Новороссийск. Что поделаешь… Как стемнеет, пойдем с Ольгой Борисовной в Камышовую, на пароход.

— А где Ольга Борисовна?

— Неужели не похожа? — вдруг отозвалась вторая женщина.

Подросток опешил. Своего классного руководителя Ольгу Борисовну он помнил совсем другой — молодой и красивой, а теперь она была такая изможденная, чуть ли не старуха.

«Только пенсне похоже», подумал Кирюша.

— Здравствуйте, Ольга Борисовна. Извините…

— Здравствуй, воин, — серьезно сказала учительница. — Ты что делаешь здесь?