Виктор Кондратенко - Курская дуга

— Махина!

— На таких ротациях газета «Правда» печатается. Да, так вот инженеры… Получилась у них осечка. Написали они заключение: «Установить ротацию невозможно». А я, техник, подумал крепко и давай мудрить. Чертежей семь набросал, все заново переделывал, и неожиданно осенила меня одна мысль… Помчался я к инженерам, показал расчеты. Ухватились они за мою идею. Верно, говорят, если по такому принципу перенести моторную группу, то ротация поместится. И началась работа… Некогда было ни поспать, ни поесть. Зато благодарность получили от Военного Совета, ценные подарки.

— Молодец старшина, вот тебе и спиннинговые катушки!

— Оно так получается, от малого к большому шел… — Войцеховский остановился, затоптал окурок. — Чтоб пожара не наделать, а то еще трава вспыхнет. Сушь…

Лес заметно поредел. Открылось небо с яркой россыпью звезд. Впереди что-то забелело. Дмитрий приостановился.

— Не разберу, вода или песок?

— Вышли к Сейму, товарищ майор.

Река неторопливо подмывала берег. Словно от сонной лени ее разминали тихо шумящие волны. У разрушенной мельницы в воде дрожали отраженные звезды. В камышах плакала выпь. На бугре Дмитрий заметил очертание избы.

— Сюда, товарищ майор, за мной! — командовал старшина, поднимаясь по крутой тропке. — Быстро прошли! — И, громко звякнув щеколдой, он толкнул дверь.

В сенях висел большой бредень. На полу, в полосе света, темными блинами лежали сложенные в стопу вентеря. Из избы струился запах ухи.

Из-за стола вскочил Бобрышев.

— Дед Егор! Хозяюшка! Приехал мой лучший товарищ, Дмитрий Солонько! Присаживайся к нам, дружище, ты с дороги, надо подкрепиться!

Дед Егор подвинулся, хозяйка засуетилась, нарезала хлеба.

— Ушицы попробуй, это ж пища богов! — придвигая к Дмитрию миску, басил Бобрышев. — Что, хороша?

— Янтарная, наваристая… вкусно!

— У нашей хозяюшки золотые руки.

— Кушайте на здоровье, — добавляя в миски ухи, приговаривала польщенная старуха хозяйка. — Чем богаты, тем и рады. Тетрадий Гречанович! Посветите мне в погребе, — обратилась она к Войцеховскому. — Я кислого молока достану.

Бобрышев улыбнулся.

— Хозяюшка, не Тетрадий Гречанович, а Триадий Ричардович.

— Я и говорю — Тетрадий Гречанович!

— Ничего, — сказал старшина, увеличивая в лампе язычок огня. — В какой бы я хате ни остановился, всегда слышу — Тетрадий Гречанович. Я уже привык.

После ужина майоры вышли на крыльцо.

— Давай посидим на ступеньках, воздухом подышим, — предложил Бобрышев. — Посвежело… Хоть бы дождик пыль прибил.

Дмитрий молча сошел с крыльца. Вдыхая на полную грудь воздух, он следил, как на молодой месяц наплывали быстрые тучки. За плетнем шумел темный сад.

Неожиданно окно соседней избы налилось желтым светом.

— Маскируйся! — раздался на улице чей-то властный голос. — Туши свет!

И в тот же миг Дмитрий увидел озабоченное лицо Веры. В окне мелькнули и вместе с полосой света исчезли ее косы.

«Как мимолетное виденье», — подумал он про себя и вздохнул.

— Ты не вздыхай. Этот случай так не пройдет. Часовой доложит и кому-то крепко влетит. Хорошо, что поблизости не было юнкерса.

— Да, хорошо… — рассеянно отвечал Дмитрий.

— Ты редакционные новости знаешь? Тебя Гайдуков проинформировал? — пересаживаясь на нижнюю ступеньку, быстро спросил Бобрышев. — Ну, что ж молчишь? Все ясно. Поэт презренными оргвопросами, конечно, не интересуется!

— Мне все известно… В редакции полностью укомплектованы штаты. Ты возглавляешь отдел фронтовой жизни. Я и Седлецкий остались спецкорреспондентами. У руля информации стоит наш неутомимый Грачев. По-моему, все правильно!

— Ты, Дмитрий, главное забыл… С нами новая сила, подполковник Синчило!

— Оказывается, ты мастер на рифмованные дифирамбы…

— Это слова Седлецкого. Он любит создавать новому начальству рекламу.

— Вот лукавый царедворец!

— Он уже заезжал в редакцию. Вокруг начальства петушком ходил. Хвастался каждому встречному и поперечному, что подполковник Синчило давний почитатель его стихов.

— А чего добивался Седлецкий?

— Он исподтишка вел атаку, хотел занять место Гайдукова.

— Странно… Мне Виктор говорил, что он сам предлагал Седлецкому поменяться ролями. Но Семен отказался.

— Надо знать характер Семена Степановича. В ту минуту в корпункте находились девушки, а Седлецкий любит пустить пыль в глаза. «Я в окопах сижу, я под обстрелом, но в тыл не собираюсь!» Уверяю тебя, ему каждую ночь снится должность Гайдукова. Поэт и драматург Седлецкий — представитель редакции на КП штаба фронта! Звучит, а?

— Еще бы! — усмехнулся Дмитрий, подвигаясь на краешек скамейки. — Да, между прочим: подполковник Синчило — это ведь бывший редактор армейской газеты?

— Ты его знаешь?

— Я все думал: очень знакомая фамилия. Сейчас вспомнил…

— Может, и бывший редактор… Но все равно: подполковник — никудышный газетчик.

— Как же он к нам попал?

— Пошел на повышение.

— Здорово!

— У него в отделе кадров есть могучая рука. Вот она и подсаживает его…

На крыльцо вышел старшина. Потушив окурок, он сказал:

— Постель приготовлена, можно ложиться спать.

— Пойдем, Дмитрий, пора… — заторопился Бобрышев.

— Вот что, дорогой Тетрадий Гречанович! — входя в хату, улыбнулся Дмитрий. — Если доверишь мне спиннинг, я встану чуть свет и схожу на рыбалку.

— Пожалуйста. Блесны у меня наготове. Дед Егор пойдет вентеря трусить, места покажет. Есть подходящее озеро, Волчье называется.

При слове «озеро» клевавший носом дед Егор встрепенулся.

— Сведу и покажу. — Он достал кисет, принялся скручивать цигарку. — Там крупная щука есть… Окунь — как лапоть…

— Ты иди ложись, окунь… — снимая с мужа пиджак, — сказала хозяйка.

«Надо самому не проспать, дед не разбудит, мы засиделись», — кладя под подушку коробку с блеснами, подумал Дмитрий.

Но он ошибся. Дед разбудил его еще до зари, прошептав над ухом:

— Пошли, а то клёв прозеваем.

Дмитрий проворно оделся. Сунув в карман коробку с блеснами, он взял спиннинг и вышел во двор. После дождя было свежо. Начинался рассвет. Хутор спал тихим сном. В соседней избе темнело плотно завешенное окно. «Вера еще спит», — подумал Дмитрий.

В сенях долго топтался дед.

Наконец он вышел на крыльцо с веслом и корзиной в руках.

— Беда, зажигалку потерял… — Дед направился к сараю, спустил с привязи лохматого пса. — Бобик не тронет, — издали предупредил хозяин. — Он такой, хоть в цирк отдавай, сто сот стоит, пес-рыбак.

Бобик подбежал к Дмитрию и, лизнув руку, завилял хвостом.

— Пошел, пес, пошел! — закрывая калитку, отталкивал дед Егор ласкавшуюся дворняжку. — Приучил тебя Тетрадий Гречанович к этой крутилке.