Виктор Кондратенко - Курская дуга

— Знакомые места, я там воевал, — вставил Седлецкий.

— У Краснополянского леса, — вела свой рассказ Вера, — вдруг самолеты. Кучер глянул: «Немец!» — давай погонять лошадей. Один фриц отделился — и к нам. Кучер соскочил с козел, побежал к дубу. Мы с мамой бросились в канаву. Кругом взрывы, земля содрогается. Кажется, будто пьешь что-то кислое, так противен стал воздух. Мама силится встать и не может… — Вера закрыла лицо рукой и замолчала. Плечи ее вздрогнули.

— Это очень тяжело… Похоронить мать в воронке… Я понимаю вас… — с участием вздохнул Седлецкий и, выждав, пока она успокоится, взволнованно спросил: — А что же потом?

— Я заблудилась в лесу, вышла на поляну и услышала шум грузовика. Из-за деревьев выскочила полуторка и остановилась возле речки.

— И вы встретились с майором Солонько?

— Да, а потом была переправа у Коротояка… Сотни машин! Кругом толпы беженцев. Вверху — пикировщики, черные кресты на крыльях. Наш грузовик стоит на дамбе. Рвутся бомбы. А чтобы еще больше посеять панику, сбрасывают вместе с бомбами рельсы, пустые бочки. Вой, свист такой, что ушам больно. Я хочу бежать вниз, к Дону. Майор Солонько хватает меня за руку: «Спокойно, в дамбу им попасть не так просто». За Доном поделился со мной сухарем и сказал: «Теперь мы простимся, наши дороги расходятся… Впрочем, если хотите, я поговорю с редактором газеты, может быть, он найдет вам работу».

— Если не ошибаюсь, редакция находилась тогда за Балашовом, в плодоовощном совхозе? — заметил Седлецкий.

— Да… Полковник Тарасов очень хорошо отнесся ко мне. Предложил освоить линотип… «Нам линотипистка требуется», — сказал.

— У вас большие успехи, вы за короткое время изучили сложную, умную машину, — похвалил Седлецкий. — Дайте, я пожму вашу руку.

— Зачем? — Вера настороженно подняла брови.

Седлецкий поймал ее руку.

— Я люблю вас! Не могу больше скрывать…

Он пытался обнять девушку, но она отстранила его.

— Я вас так люблю, — быстро заговорил он. — Ответьте, могу ли я надеяться? Совсем недавно вы так сердечно встретили меня…

Вера вспомнила, с каким волнением выбегала навстречу каждой машине, когда возвращались корреспонденты в редакционный поезд после сталинградской победы. Как она ждала Дмитрия! Ведь она его любит! А он даже не подозревает этого.. Едва раздался сигнал грузовика, она первой выпрыгнула из вагона, побежала на дорогу. За ней поспешил художник Гуренко. Догнав ее, капитан лукаво улыбнулся:

— По вашему торопливому бегу я догадываюсь, что едет один мой хороший приятель. — Но вдруг Гуренко остановился и разочарованно произнес: — Да это ж не Солонько, а Седлецкий…

И тогда она подбежала к Седлецкому, стала поздравлять с приездом, с победой. Потом взглянула на Гуренко, как бы говоря: «Вот вы и ошиблись. Я никому не оказываю предпочтения. Всех приезжающих с фронта встречаю с одинаковой радостью».

Вечером Седлецкий пришел в теплушку и пригласил ее в кино. Отказаться было неудобно, и она пошла.

Теперь он все истолковал по-своему…

— Что же вы молчите? Стоит ли колебаться? — спрашивал Седлецкий и, приближаясь к ней, горячо шептал: — Выходите за меня замуж…

— Нет, нет, — возразила Вера, — это не случится.

Метель давно улеглась. Негреющее солнце коснулось леса, бросило красноватый отблеск на верхушки деревьев. Тучи покрылись темной окалиной. Только ярко пламенели маленькие облачка, повитые по краям золотом. Снег казался в лощинах синим, а на буграх — розовым, искристым.

За одинокими домиками виднелось станционное здание. Над каменной башенкой трепетал красный флаг. Дежурный по станции ударил в медный колокол, и на его звон сразу же отозвался сигнальный рожок. Поезд на тихом ходу, обогнув станцию, пошел по ветке и, как в ущелье, втянулся в глиняный карьер.

В карьере паровоз долго трудился. Он расталкивал вагоны, загоняя их в тупики. Наконец запыхтел движок, возвестив о том, что редакционная жизнь началась. Скоро застучат пишущие машинки, заработают линотипы, завертятся валы ротаций, запахнет свежей газетной краской, и тяжелые пачки газет лягут в кузова грузовиков, в кабины самолетов…

В густых сумерках послышался далекий сигнал автомобиля. Потом сигнал повторился у въезда в карьер.

По коридору быстрым шагом прошел редактор фронтовой газеты Тарасов, в белом тулупе и в новой полковничьей папахе.

— Очевидно, приехал генерал, надо проверить, Дмитрий, — сказал Гайдуков и поспешил за полковником.

В половине восьмого Солонько вошел в линотипный цех. Все были в сборе. Не хватало только редактора, который беседовал у себя в кабинете с генералом.

Дмитрий окинул взглядом цех. Линотип был завешен ковром. В конце вагона белели аккуратно сделанные подмостки. На струганых досках стоял столик, покрытый красной скатертью. В коробочках блестели ордена и медали. Незнакомый офицер приблизился к столику и застыл, как часовой.

«Из наградного отдела», — подумал Дмитрий и прошел вперед. Его внимание привлекла большая картина в дубовой раме… Он подошел к ней.

— Я вижу, вам нравятся «Днепровские дали», Дмитрий Андреевич… Здравствуйте…

Солонько оглянулся.

— А, Вера… Да, Гуренко хорошо передал восход солнца на Тарасовой горе.

— Вы так изменились, Дмитрий Андреевич…. Вас трудно узнать…

— Вас тоже не легко… в бархатном платье.

— Я сегодня выступаю на вечере самодеятельности. Советую вам послушать Наташу. У нее прекрасный голос. Она занималась в Киевской консерватории.

— Мне говорил Грачев.

— А правда, Дмитрий Андреевич, хорошая будет пара Грачев и Наташа?

— Я жду приглашения на свадьбу и все не могу дождаться.

— Это Наташа медлит, — ответила Вера и густо покраснела.

К картине подошли Бобрышев, Грачев и Катя Сенцова. Они стали хвалить Гуренко. Дмитрий чуть посторонился, спросил Веру:

— Что с вашим отцом, получили хоть какую-нибудь весточку?

— Ничего не известно, все пока по-старому, — вздохнула она.

В толпе промелькнул подполковник Ветров и приказал всем строиться.

— Удивительно подходит к Борису Аркадьевичу его фамилия, — заметила Вера.

— Вы правы… Он не ходит, а летает, — улыбнулся Дмитрий, становясь в строй.

Вошел начальник Политуправления фронта генерал Салаев и, приняв рапорт Ветрова, поздоровался с сотрудниками редакции. Дмитрий часто встречал генерала Салаева в действующей армии. На Дону и в Сталинграде генерал не раз беседовал с корреспондентами, направлял их работу, подсказывал нужные темы.

Дмитрий посмотрел на Салаева и нашел, что тот похудел. Генерал по-прежнему стригся под машинку и носил простую гимнастерку.

Салаев подошел к столу и, окинув взглядом строй, сказал: