Клара Ларионова - Московское воскресенье

Евгений засмеялся, переглянулся с Оксаной.

— Польщен предложением вашего брата, очень высоко ценю его талант и с удовольствием стал бы позировать ему, но не могу, завтра уезжаю на фронт.

Машенька искренне огорчилась. Чтобы успокоить ее, Оксана положила руку на плечо брата, сказала:

— Идем, поиграй нам на прощание.

Но Евгений уже отыграл, что ему нужно было, и теперь мог только побренчать для развлечения девушек. Он сел за рояль и, весело подмигивая Машеньке, стал играть «Картинки с выставки». Увидев, как просияло ее лицо, он и сам засиял. Подпрыгивал на стуле, светлые кольца его волос взлетали облаком, он взмахивал руками, словно готовился улететь вслед за звуками.

Машенька влюбленными глазами следила за ним и думала, что он не похож на других, он словно из другой, из пушкинской эпохи, весь в мечтах, в звуках, в романтическом ореоле.

Через полчаса, спрятавшись в комнате Оксаны, Машенька взволнованно говорила:

— Я восхищаюсь твоим братом. Мне казалось, что все артисты чужды благородных порывов, что это черствые, эгоистичные люди, и я рада, что Евгений не похож на тех, которых мне пришлось наблюдать. Сколько их приходило к Роману, они заказывали свои портреты, говорили с ним пренебрежительным тоном, пока он был неизвестен, а потом заискивали перед ним и переносили молча то презрение, которым Роман расплачивался с ними. Они все выносили, притворяясь идиотиками… Вот почему я никогда не уважала артистов. А Евгений доказывает, что только большие люди, с большим сердцем и душой, способны на хорошие дела… — И бросилась обнимать Оксану, расточая не ей предназначенную ласку. Оксана, желая охладить ее пыл, строго сказала:

— Смотри, у него жена ревнивая.

— Но я не хочу отбивать его у жены, — обидчиво ответила Машенька. — Мне кажется, что большие артисты принадлежат народу, а не жене, все могут восхищаться ими.

Оксана решила переменить тему и спросила Машеньку, как поживает ее брат.

— Превосходно, — сухо ответила она, — он только удивляется, почему ты забыла о нем.

— А ты что ему сказала? Машенька передернула плечами:

— А что я могла ему сказать? Я сама не знаю.

Лицо Оксаны стало угрюмым, она сурово взглянула на подругу, с обидой сказала:

— Но ты же знаешь, что я с утра до вечера занята в госпитале. Ты же знаешь, что я редко приезжаю в город… Ты могла бы сказать ему, что я вовсе не забыла его.

Машенька не ответила.

Вечером и Петр Кириллович пришел проститься с Евгением. Сердито войдя в кабинет, он обрушил свой гнев на Сергея Сергеевича:

— Неужели вы тоже потеряли рассудок? Как же это вы отпускаете парня? Ну, у него может быть закружилась голова от военной романтики, но вы-то знаете, что такое война, там убивают насмерть.

Несколько минут назад в душе Сергея Сергеевича темной волной колыхнулось сомнение насчет сына, принесет ли он пользу на фронте, но от первых же слов Петра Кирилловича все в нем запротестовало.

— То есть как это романтика? — сурово спросил он. — Человек идет выполнять свой долг, а вы говорите — романтика. И я бы на его месте так же поступил, и все честные люди.

— Не горячись, — перебил Петр Кириллович, — расскажи толком, до чего же мы дошли, если на фронте понадобились музыканты? А где же кадровая армия? Вы скажете, она разбита, но тогда что же могут сделать эти скрипачи? Скажите мне, до чего мы довоевались, когда немцы уже к Вязьме подходят? Может быть, и нам с вами идти в народное ополчение, кипятить смолу в котлах да поливать врага?

— Понадобится — и пойдем, — коротко ответил Сергей Сергеевич, уже окончательно освобождаясь ото всех сомнений и страхов за сына.

Вошла Елена, и отец обратился к ней:

— Ты чего глядела? Как допустила, чтобы Евгений сошел с ума?

Елена Петровна неуверенно, заученными словами ответила:

— Когда Отечество в опасности, дело чести каждого гражданина идти защищать его.

Петр Кириллович метнул на нее уничтожающий взгляд:

— А если убьют? Хорошо, что у тебя детей нету, а если бы были? Что бы ты стала делать? Дурачье, как есть дурачье… Благодарение богу, человека не мобилизовали, правительство бережет таланты, так по доброй воле полез в пекло.

Сергей Сергеевич решил прекратить этот тягостный монолог, встать и молча уйти в столовую, но потом все-таки сказал назидательно:

— Советую вам обдумать то, чего вы еще не поняли, и ни в коем случае не осуждать, чтоб потом не краснеть за свои ошибки и не раскаиваться за неверные суждения. — И вышел.

Оксана с подругой уже сидели за столом, Сергей Сергеевич решил было присоединиться к ним, но вспомнил о госте в кабинете, вернулся, примиряюще сказал:

— Идемте пить кофе.

Петр Кириллович молча сел к столу, изредка бросая неодобрительные взгляды на Евгения. Сейчас голубые прозрачные глаза зятя как-то особенно светились, казалось, стоило только заглянуть в них, и можно было проглядеть Евгения насквозь.

— Я не могу со всей душой играть для любителей, — говорил Евгений, — я знаю, что они восторгаются, сидят зачарованные, как соловьи, закрыв глаза, но в вестибюле облагораживающее влияние музыки мгновенно улетучивается, они снова как деревянные и стремятся ценой сломанных ребер пробраться к вешалке. Когда же я играю для бойцов, я знаю — музыка застывает у них в крови, остается в душе. Для них я берегу вдохновение.

Петр Кириллович заметил, с каким восторгом все слушают Евгения. Он тоже понимал, что Евгений талантлив, может быть, даже гениален, но что будет делать на фронте этот голубоглазый, кудрявый архангел? Приходится только разводить руками, но говорить ни с кем нельзя. Не поймут.

К девяти часам бурей ворвался Дмитрий, схватил в объятия брата и чуть не задушил.

— Женька, Женька, как я тебе завидую! Понимаешь, три раза ходил в военкомат, не берут. Инженеры, говорят, нужны здесь, на заводе. А разве можно оставаться на заводе, когда враг обнаглел и прет по нашей земле. Сейчас нужно пойти всем, надо загородить ему дорогу. Ей-богу, будь моя воля, я бы закрыл все заводы и приказал: «Взять винтовки — и на фронт!»

— А чем бы стали драться? — улыбнулся Сергей Сергеевич.

— Чем драться? — Дмитрий на минуту задумался. — Нашли бы чем! Как ты думаешь, папа, ты бы пошел?

— Я и так пошел, а вот тебе советую обождать, — ответил Сергей Сергеевич.

Дмитрий грустно вздохнул:

— Ну вот, и в военкомате говорят: обождите. До каких же пор ждать?

— Митя, Митя, — укоризненно сказал Сергей Сергеевич. — Давайте прекратим разговор о войне. — Он обернулся к Машеньке с дружеской улыбкой: — Вот Мария Матвеевна расскажет, какие подвиги она совершила на трудовом фронте.

Машенька охотно повторила свой рассказ о том, как работали студенты геологического института на укреплении рубежей. Вспоминая эту работу, она хотела теперь показать ее тоже в каком-то героическом свете, чтобы приблизить свои чувства к чувствам Евгения и в то же время возбудить зависть в Мите, который слушал ее раскрыв рот.