А Попов - Оставалось семь дней

— А вот он, герой! — загремел бородач, делая шаг навстречу мальчику. — Покажись-ка, покажись, каков ты из себя!

— Это Алесь Антонович, — сказал Володе Герасим Григорьевич. — А вот это Михаил Германович. Расскажи-ка им то, о чем ты вчерась говорил мне. Про то, значит, как эсэсовцы решили вас всех убить…

— Не торопите его, Герасим Григорьевич, — слегка улыбаясь, остановил его Михаил Германович. — Садись к столу, Володя! Вот так! А теперь скажи, когда приезжали в лагерь эсэсовцы?

Мальчик на секунду задумался.

— Позавчера, — сказал он.

— И сколько их было?

— Два офицера, Беренмейер и еще один… В серой шинели.

— Так. И что же они делали?

— Собрали нас всех на проверку и долго держали…

— Припомни еще что-нибудь. Постарайся!

— Потом они ходили зачем-то за дом. Туда, где овраг… Алесь Антонович промычал что-то неразборчивое и, придвинув себе табурет, сел между Володей и его собеседником.

— Значит, они ходили к оврагу?

— Да!

— Хорошо! А теперь объясни: почему ты решил подслушать разговор полицаев?

— Потому… Потому… что, — замялся Володя, — потому что Беренмейер улыбался.

— Это очень интересно! — Михаил Германович внимательно посмотрел на мальчика. — Он, что же, очень редко улыбается?

— Он улыбается только тогда, когда нам плохо… Вот когда эсэсовцы убивали деда Матвея и когда увозили Артемия Васильевича и Ольгу Ивановну.

— Тогда он улыбался?

— Да…

— Ты молодец, Володя! У тебя редкая наблюдательность!

Володя не совсем понял эту похвалу, но ему было приятно, что его назвали молодцом, и он продолжал рассказывать, уже не дожидаясь дальнейших расспросов:

— Ну, я и подумал: может, полицаи знают, зачем приезжали эсэсовцы. И стал подслушивать под окном…

— Герасим Григорьевич уже говорил нам о том, что тебе удалось услышать. Повтори нам это еще раз. И как можно подробнее.

Володя смог довольно точно восстановить почти весь разговор полицаев.

Его слушали с напряженным вниманием.

— Сволочи проклятые! Нет, что за сволочи! — зарычал вдруг Алесь Антонович, изо всех сил грохнув тяжелым кулаком по столу. Потом он вскочил и зашагал по комнате, снова и снова повторяя: — Нет, что за сволочи!

Михаил Германович, напротив, сохранял полнейшее спокойствие, и его голубые глаза смотрели все так же ясно.

— Теперь я не сомневаюсь, — сказал он, — что германские власти действительно решили уничтожить всех детей. Нам остается только уточнить дату. Ты не помнишь, Володя? Полицаи не говорили, когда это должно произойти?

— Нет, они сказали только, что завтра им придется переселяться…

— Потому что в левом флигеле не хватит места на пятнадцать человек?

— Да.

— Рассказывай дальше, все, вплоть до твоего бегства из лагеря.

Мальчик исполнил его просьбу, не забыв упомянуть и про свою встречу с человеком в серой форме.

— То, что он дал тебе хлеб, не удивительно. Не все немцы фашисты. Но как же нам все-таки уточнить дату? Эсэсовцы при вас ничего не говорили? Хотя ты, наверное, не знаешь по-немецки?

Володя отрицательно покачал головой.

— Но, может быть, ты все же назовешь отдельные слова?

— Они говорили про какой-то гребень, — неуверенно стал припоминать мальчик.

— Про шанценгрэбер?

— Да, да!

— Вспоминай, вспоминай! Это очень важно.

И вдруг Володю словно осенило.

— Они два или три раза сказали: «Нах айнер вохэ…»

— Они сказали: «Нах айнер вохэ комт шанценгрэбер»?

— Я не помню точно… Я помню только «нах айнер вохэ», — честно признался мальчик.

— Это было бы очень хорошо! Очень хорошо! Если бы все случилось действительно «нах айнер вохэ»!..

— Что же это значит: нах айнер вохэ? — спросил Алесь Антонович.

— Это значит через неделю. А поскольку говорили они два дня назад, то остается еще пять дней…

— А вдруг они говорили о чем-нибудь другом?

— Не думаю. Если бы они предполагали совершить свое преступление раньше, они бы не стали вызывать солдат и усиливать охрану лагеря.

— А откуда вы знаете, что они вызвали солдат?

— Но ведь это ясно. Вспомни человека в серой шинели. Он прибыл, чтобы подготовить квартиру для своих людей.

— А может быть, для особой команды?

— Особая команда не состоит из одиннадцати человек. Нет, это просто солдаты из соседней части.

— Пожалуй, вы правы, — согласился Алесь Антонович. — Значит, в нашем распоряжении пять дней.

— Не больше четырех, Алесь Антонович… Мы должны опередить эсэсовцев.

— Не пойму, — неожиданно вмешался в разговор Герасим Григорьевич. — Зачем это фашистам понадобилось убивать детей? Ведь они их и так не кормят.

— Времени у них в обрез, — пояснил Алесь Антонович, — близок час прихода нашей армии…

— Но убивать ребят? — не унимался Герасим Григорьевич.

— Для этого у них есть причина…

— Какая же?

Алесь Антонович обернулся к мальчику:

— К вам в лагерь приезжали немецкие врачи?

— Много раз…

— Что же они делали?

— Уколы нам делали… Против болезнен…

— Как же они делали вам эти уколы?

— Забинтовывали руку крепко-крепко и кололи… Очень больно было…

— Вы слышали, Герасим Григорьевич?

— Слышали… Ну и что?

— Они брали у них кровь, — пояснил Михаил Германович. — Использовали детей в качестве доноров…

Объездчик оторопел. Его жена вскрикнула от ужаса.

— Это еще далеко не все, — продолжал Алесь Антонович. — После уколов у вас в лагере болели ребята, Володя?

— Да…

— И что с ними делали?

— Увозили в больницу…

— А оттуда они возвращались?

— Нет…

— Теперь вы понимаете, Герасим Григорьевич? У детей брали кровь, а потом тех, кто заболевал, уничтожали… Разве это не тягчайшее преступление?

— Еще бы!

— Значит, им необходимо замести все следы… Ведь скоро придется расплачиваться…

Володя слушал, раскрыв рот. Откуда эти люди лучше его самого знают, что творилось у них в лагере? И как это Михаил Германович сразу догадался, что такое «нах айнер вохэ»? Наверное, они помогут его друзьям… Может быть, они скажут ему, где скрываются партизаны?

— Вам уже давно следовало бы освободить всех ребят! — проворчал Герасим Григорьевич.

— Сведения о том, что у них брали кровь, мы получили совсем недавно, — ответил ему Алесь Антонович. — А об уничтожении их в больнице нам сообщили всего три дня назад… Вот теперь будем отбивать ребят, не правда ли, командир? — обратился он к Михаилу Германовичу.

— Ни в коем случае! — твердо ответил тот.

У Володи похолодело в груди. Жора рванулся вперед, словно намеревался что-то сказать. Герасим Григорьевич и его жена с упреком уставились на Михаила Германовича. Один Алесь Антонович почему-то улыбнулся.

— Что же мы будем делать? — спросил он.