Виктор Бычков - Вишенки в огне

– Fahen! – махнул водителю, который дожидался коменданта в машине на обочине шоссе.

Убедился, что солдат исполнил приказ, уехал в направлении деревни, заговорил сам с собой.

– Езжай, езжай, я пройдусь, – добавил по – русски. – И погода бодрит, зовёт пройтись…

С минуту ещё постоял и только потом направился в сторону комендатуры, что располагалась в здании бывшей средней школы. Там же, в одном из классов, была его комната.

Хотелось, как никогда, побыть одному, уединиться, разложить, упорядочить свои мысли, чувства.

– Хм, – хмыкнул непроизвольно майор. – Навести немецкий порядок в самом себе. – И снова хмыкнул, покачал головой, лёгкая, ироничная улыбка застыла на чисто выбритом ухоженном лице. – Хм, ты смотри! А наводить немецкий порядок буду на русском языке? – и опять усмехнулся над собой.

Оглянулся: силуэт церквы мрачно выступал на фоне ночного осеннего неба. Она стоит чуть в отдалении от Слободы, на перекрёстке дорог, на отшибе, и это расстояние до деревни решил пройти пешком.

Вышел на шоссе, неспешной походкой хозяина направился к себе в комендатуру.

Снял фуражку, подставил голову под чуть влажный прохладный воздух. Бодрило. Свет автомобильных фар уже высвечивал, выхватывал первые деревенские избы, как вдруг из под колёс машины сверкнула пламя, и только потом прогремел взрыв.

– Твою гробину мать! О, mein Gott! – непроизвольно вырвалось из груди коменданта.

Интуитивно присел, глаза искали укрытие. Мгновенно кинул натренированное, крепкое тело в кювет, выхватил пистолет и уже оттуда принялся оценивать обстановку. Приседал, крутил головой, вглядывался в темноту, но на фоне горящей машины ничего не видел. Со стороны комендатуры раздались треск мотоциклов, шум машин, и ещё через минуту у горящей легковушки уже толпились патрули, из кузова выпрыгивали солдаты комендантской роты. Часть из них принялась тушить машину, другая часть под командованием помощника коменданта лейтенанта Шлегеля приступила к прочёсыванию местности, пронизывая темноту лучами электрических фонарей.

Майор вышел из укрытия, направился к подчинённым. Его заметили, узнали, и навстречу ему уже бежали солдаты.

– Sie lebendig, Herr Major? – кричали наперебой, трогали за рукава, не веря своим глазам. – Ruhm Gott, lebendig, lebendig!

– Ja, ja! – и уже непроизвольно добавил по – русски: – Да-да, живой, живой ваш господин майор, слава Богу. – Das ist Dusel, das ist Zufall. Это везение, это случайность. Ich hatte Gluck. Мне просто повезло.

Подошёл к машине, которую к этому времени удалось потушить, молча смотрел на обгоревший труп водителя, что лежал на обочине.

«Вот и всё! Вот тебе и Пушкин с Татьяной Лариной, и Онегин с гранатой! Да-а, другие времена, другие средства борьбы. Дуэли заменили гранатами, – хватила сил немножко сыронизировать над собой, над ситуацией, но мысли выстраивались образцовым порядком, текли друг за другом, расставляя всё по своим местам.

– Ты ждал, мечтал о большой и светлой любви, восхищался неземной красотой русской женщины, а тебя в кустах поджидал какой-то Онегин или Дубровский с гранатой в руках, чтобы тебя убить, прервать твоё существование на русской земле. Впрочем, а может, это сделал Раскольников, и сейчас сидит где-то, мучают угрызения совести, терзается сомнениями? – и в который раз поймал себя на мысли, что думает на русском языке. – А ведь тебя спасла русская женщина! – осенило вдруг майора. – Да-да, Агафьюшка и спасла! Скажи, поступи она по – другому, и взлетел бы комендант майор Вернер вверх тормашками от взрыва гранаты. И лежал бы мой обгоревший труп сейчас рядом с телом несчастного водителя рядового Губера. Кстати, так и не спросил, не узнал, как его зовут. Всё не хотел как-то, откладывал… Бог с ним. А меня спасла Агафьюшка, моя мадонна, что так разбередила душу, заставила пойти пешком. Этим и спасла. Впрочем, к чёрту иллюзии, к чёрту совпадения! Жизнь – жестокая штука, в ней выживает сильнейший. Не до сантиментов, господин комендант!».

– Всё кончено! – произнёс вслух и добавил по – немецки: – Immerfort fertig sein!

Лейтенант Шлегель строил солдат; цепляли на трос сгоревшую машину; убрали куда-то труп водителя, а майор Вернер всё стоял, слегка покачиваясь на носках сапог, но мысли уже текли на немецком языке. С этого мгновения ему было так удобней, комфортней. Этого требовала обстановка.

И когда лейтенант Шлегель доложил о том, что личный состав построен и ждёт его, коменданта, указаний, штурмбанфюрер Вернер поступил именно так, как и должен был поступить в этом случае офицер СС.

Солдаты бросились выполнять приказ, и уже через несколько минут перед немецкими солдатами стоял первый попавшийся житель Слободы, поднятый из постели пятнадцатилетний подросток Николай Назаров. Именно их дом был рядом с местом происшествия. Следом из хаты выскочила и его мать, бывшая колхозная доярка Нина Трофимовна. Оставшаяся дома малышня приникли носами к оконному стеклу, с ужасом наблюдали, как в свете автомобильных фар сначала упал после выстрела на обочину дороги Колька, следом с распростёртыми руками рядом легла, не успев добежать до мёртвого сына, мать. Майор Вернер Карл Каспарович положил обратно в кобуру пистолет, кинул удовлетворённый взгляд на застывших у дороги женщину и подростка.

– Gerechtigkeit triumphieren! – и добавил по – русски: – Торжество справедливости. Да, именно так: торжество справедливости и есть основа жизни в цивилизованном обществе. Здесь, в этой стране, необходимо жестоко прививать цивилизацию. Дикари, – и снова перешёл на родной язык. – Nach Kaserne! Schlafen! – отправил подчинённых отдыхать в казарму, а сам вопреки здравому смыслу продолжил путь пешком.

Позади уже пылала изба Назаровых, ещё некоторое время до слуха коменданта долетали крики отчаяния сгорающих заживо детишек, потом и они стихли. Но это отныне не интересовало и не трогало душу и сердце штурмбанфюрера СС, коменданта Вернера Карла Каспаровича. Его голова, душа и сердце были заняты куда более прозаичными и практичными мыслями: хватит ли для расплаты за одного убитого немецкого солдата гибели одной семьи русских? Справедливость восторжествовала или ещё требуются жертвы? Может, стоит дать команду сжечь вместе с обитателями вот эти несколько хат, что темнеют в ночи? Почему они должны молча созерцать смерть немецкого солдата? Непорядок! Или это не поздно будет сделать и в другое время? Впрочем, и он тоже человек, и ему требуется отдых. Он устал… А с избами, с их обитателями потом… потом…

Немецкий комендант шёл по улице русской деревни Слобода, что имела неосторожность расположиться на пути следования войск великой Германии. В глубине души уже зрело, приобретая всё зримее черты своего величия, значимости, миссионерства чувство презрения к ничтожествам, которые мнят из себя людей, и называются жителям этого населённого пункта. Он, офицер элитных частей армии великого фюрера, лишь благодаря своей исключительной исполнительности вынужден общаться с этим населением. Будь другие условия и будь его воля, он бы… он бы… в резервацию!