Виктор Бычков - Вишенки в огне

– Как вы такое говорить можете, бабушка? – Фрося застеснялась, покраснела, стало вдруг неудобно, неуютно, неловко, хотя где-то глубоко-глубоко в душе была готова к этому. – Мы даже не венчаны, а не то что… Не говорили даже… Разве что родители благословили…

– Э-э-э, матушка моя, – махнула рукой старуха. – Время тяжкое вас повенчало, война окрестила, беда соединила, горе скрепило, кровушкой сестрицы твоей да всех невинно-убиенных окропило, народ благословил. Пошли. Дед ждёт, нам и к себе в земляночку надо. Без пригляду хозяйского который день стоит, а я тут с вами…

– бабушка повернулась, направилась в Слободу, осеняя себя крестным знамением. – Дед совсем от рук отбился, верховодить пытается, – бубнила Панкратиха, мерно вышагивая впереди.

Церковь уже была видна, звала к себе, ждала.

Немцы всё плотнее охватывали лес, всё сложнее приходилось разведчикам просачиваться сквозь вражеские заслоны. Спасали, выручали болота у деревни Руня. Почти непроходимые и длинные, около двадцати километров в длину, они оставались единственным местом, единственной дорогой, что связывала партизан со своими, давала возможность хоть как-то пополнять запасы продовольствия, боеприпасов.

Непросто было и фашистам в лесах, что участвовали в блокаде партизан: полное отсутствие дорог, лишь узкие, чаще всего заросшие просеки не давали и им свободы для манёвра. Техника участвовать в блокаде уже не могла. Разве что самолёты продолжали разведывательные полёты над массивом, да бомбардировщики всё светлое время суток наносили бомбовые удары по любой, мало-мальски шевелящейся, движущейся цели. Даже на лошадях с телегами не всегда и не везде можно было проехать. Танки, машины увязали в топких местах, лишались мобильности, терялась огневая мощь. Немцы чаще всего стали использовать лошадей, как вьючных животных для доставки того же продовольствия, боеприпасов в труднодоступные места для участвующих в блокаде солдат. На лошадях же вывозили убитых и раненых. Подкрепление пробиралось пешим ходом к местам боёв.

Таким положением фрицев не преминули воспользоваться партизаны. Всё чаще стали организовывать засады на маршрутах продвижения врага, всё ощутимей стали его потери. Вдохновили народных мстителей новости о том, что немцы начали привлекать к блокаде партизан полицаев и союзников – румын. Значит, силы у фашистов на исходе, раз обратились за помощью к таким помощникам.

По сведениям разведчиков, сами немцы не особо доверяли и не полагались на союзников. В Борках, где остановился румынский пехотный батальон, местные жители стонут от этих мародёров, воров и хапуг. Берут, воруют, тащат всё, что попадалось под руки, не брезгуют даже ложками-мисками. Называют селяне румын презрительно «мамалыжники», из – за их национальной пищи – кукурузной каши мамалыги. Так же стали известны факты, что и немцы очень плохо относятся к румынам, недоверяют, презирают их, и при любом удобном случае стараются ещё больше унизить. Известен случай, когда румынский солдат залез в сундук бабушки Юзефы Логутовой в Борках, сгрёб себе в котомку всё бельё, что было там, включая и смертный наряд старухи. Та смело бросилась защищать, выбежала за солдатом на улицу, повисла на нём. Проходивший мимо немецкий пехотный капитан отобрал котомку, вернул бабушке бельё, а румыну прилюдно дал коленкой под зад.

Пленный полицай показал на допросе, что против партизан, помимо немцев и румын, воюет и сводная рота полицаев района под командованием самого Щура Кондрата Петровича. Последнее время немцы всё чаще и чаще бросают в бой союзников, сами предпочитают оставаться в качестве некоего заслона в тылу. Сейчас, с приближением Красной армии, когда линия фронта проходит в каких-то полуторостах километрах, потребность в деятельности бургомистра отпала сама собой. Пришёл час, когда нужны солдаты, а не хозяйственники.

Вытянувшись цепочкой, караван из шестнадцати навьюченных продовольствием и боеприпасами лошадей пробирался по заросшей за войну мелкими кустарниками, березняками и ельниками просеке. Впереди налегке шёл немецкий командир отделения унтерфельдвебель с автоматом на шее, зорко всматривался в чужой и страшный лес. За ним вышагивали двое немецких солдат, и только после них вёл под уздцы лошадь румынский солдат. Связанные поводками, за первой лошадью покорно передвигались остальные. В конце каравана ещё пятеро румын о чём-то оживлённо разговаривали, спорили друг с другом, оглашая лес то криками, то неуемным смехом. Унтерфельдвебель то и дело останавливался, усмирял союзников.

– Steken Mund! – в очередной раз попытался заткнуть рот румынам, но только ещё больше раззадорил последних.

Они уже не просто громко разговаривали, а открыто хохотали, тыкая в унтера пальцами, насмехались.

На этот раз немец не стал говорить, а сразу схватил автомат, повёл им в сторону румын, успевая указательным пальцем покрутить у виска. Союзники в тот же миг вскинули винтовки, нацелив на немцев, сами предусмотрительно спрятались за деревья. Назревал скандал.

Унтерфельдвебель понял это, безнадёжно махнул рукой, продолжил движение, бормоча себе под нос проклятия в адрес румын.

Когда к ним присоединились ещё одни союзники, ни немцы, ни румыны точно сказать не могли. Оглянувшись, увидели в конце каравана шестерых полицаев, что понуро брели следом. Вёл их высокий, молодой, подтянутый и опрятный полицай, поминутно поторапливающий товарищей.

– Еле догнали вас, – виновато улыбаясь, старший полицай направился к унтеру во главу каравана. – Хайль Гитлер и гутен таг, господин офицер, – поприветствовал немца, умышленно возвысив командира отделения пехотной роты до офицерского ранга. – Мы… это… отстали от своих, холера его бери, так уж вы не обессудьте, господин офицер.

– Wer ist du? – уставился тот на пришельца. Его сослуживцы напряглись, отошли несколько шагов в сторону, взяли винтовки на изготовку. Появление незнакомых людей в лесу не могло сулить чего-то хорошего.

– Их бин полицай, полицай я, – лепетал молодой союзник, преданно глядя в глаза немцу, то и дело поднимая руки к верху, тем самым демонстрируя свои самые что ни на есть миролюбивые чувства. – Ихь хайсе Вася, Василием мамка с папкой нарекли, вот как.

– Wocher und wochin kommen sie? – недоверчиво спросил унтер.

– Wir kommen von zu Hause, – продолжал преданно лепетать полицай. – Из дома мы идём, пан офицер, из дома в вальд к вам, в лес к вам на помощь, ин хильфе к вам помогать бороться с партизанами. В помощь к вам, холера вас бери.

– Partisan? – ткнул пальцем в грудь полицаю немец.

– Nein! – снисходительно улыбнулся союзник. – Какой партизан? Мордой не вышел, господин офицер. Ихь бин полицай, полицаи мы, братья по оружию, так что… Только в полицию, другой дороги нет для наших харь.