Порфирий Гаврутто - На берегу Днепра

— Рискнем, что ли? — спросил комбриг у начальника политотдела подполковника Рыбина.

— Другого выхода нет, — отозвался Рыбин. — Надо приступать к работе.

И на другой день еще до рассвета батальон Черноусова был уже на этой поляне. Гремя оружием и лопатами, солдаты стали располагаться вдоль опушки леса, задымили цигарками. Поеживаясь от утренней прохлады, они молча прислушивались к шуму листопада, недовольно посматривая на затянутое сплошными серыми тучами небо.

Было ветрено, холодно и неуютно. Лес, все обильнее роняя багряную листву, гудел и шумел. Но вот застучали топоры, зазвенели пилы — и лес отступил. Поляна раздалась, стала просторней. Однако для посадки пассажирского самолета она все еще была маловата, и полковник приказал солдатам продолжать наступление на лес. Еще ожесточенней застучали топоры, зазвенели пилы, залязгали маленькие, отшлифованные землей солдатские лопаты.

Никита Назаренко и Алексей Сидоров работали вместе. Привстав на колени, они под самый корень пилили высокую красноголовую осину. Осина волновалась, шумела на ветру, потом покачнулась и медленно поползла в сторону. Ломая на своем пути сучья соседних деревьев, осина в последний раз прошумела хрупкими ветками и упала на разукрашенную багряной листвой землю. На какое-то мгновение в лесу воцарилась тишина. Примолкли и солдаты, услышав, как от падения этого дерева тяжко ахнула и содрогнулась упругая земля. Затем опять зашумел листопад, застучали топоры.

Только что сваленное дерево распилили на части, обрубили его ветки и все это унесли в глубь леса. Уносили в глубь леса и выкорчеванные пни, а ямы тут же засыпали землей, утрамбовывая ее наскоро напиленными сосновыми кругляками.

Земли пришлось носить много. Ее таскали также издалека, и с этой целью было сделано из плащ-палаток около сотни примитивных носилок, — единственное строительное приспособление, в котором не испытывали недостатка десантники.

Работа измотала солдат, и многие уже подумывали об отдыхе, но команды до самого вечера не последовало. Зато когда, наконец, наступил отдых, все заснули крепким, непробудным сном. А на следующее утро, отдохнувшие и посвежевшие, солдаты снова принялись за работу, оглашая лес повизгиванием пил, стуком топоров и лязгом лопат. Как и в минувший день, они работали споро, будто настоящие лесорубы.

Размеры лесного аэродрома с каждым часом становились все больше и больше.

Три дня и три ночи трудились десантники, а на четвертую к ним прилетел самолет. Он долго кружился над кострами, почти касаясь своим выпущенным шасси крон высоких елей, потом пошел на посадку.

Все затаили дыхание.

— Хотя бы сел! Не разбился бы только! — нервно теребя пилотку, тихо произнес Сидоров.

Самолет включил фары, коснулся земли и побежал по площадке. Он осветил огнями черную и плотную стену опушки леса и мчался прямо на нее.

— Разобьется! — крикнул Сидоров и отвернулся, чтобы не видеть аварии.

— Ур-ра! — загремело на противоположном конце площадки.

— Сел, товарищи, сел! — обрадованно закричал Сидоров и побежал к самолету.

Большекрылый серебристый самолет стоял в нескольких метрах от толстых стволов деревьев и почти касался своим правым винтом зеленых веток елей.

Сильно волнуясь, тяжело дыша, Сидоров подбежал к самолету. Солдаты на радостях стали качать на руках летчиков. Сидоров тоже подскочил к ним и начал помогать.

— Хватит, товарищи, хватит! — просила подбрасываемая в воздух женщина в комбинезоне. В ее голосе Сидоров почувствовал что-то знакомое, родное.

— Аня!

— Алеша! — обрадованно вскрикнула Листопадова.

— Аня! Родная моя! — растерянно протянул Алексей, и на его крупном грубоватом лице заиграл румянец.

— Ой! Да какой же ты молодец!

От счастья у Алексея закружилась голова. Та, о которой он так много думал все это время, стояла здесь, с ним рядом. Он снова увидел ровный ряд ее белых зубов. Она нервно теребила своими маленькими пальчиками пуговицу его гимнастерки, и он не мог даже собраться с мыслями, сказать ей что-нибудь нежное, теплое.

— Сродственники, что ли? — спросил кто-то из темноты.

— Ну да, родственники! — ответила девушка и, взяв Сидорова под руку, добавила: — Отойдем, Алеша… Я так волновалась…

— Аня! — окликнула ее пилот Ирина Барышева. — Вот командиры. Пожури их за площадку.

— Подожди! — отозвалась Аня. — Я сейчас приду.

— А за что журить-то! Сели ведь. И хорошо сели, — гремел в стороне оживленный голос полковника. — Другой, лучшей площадки, чем эта, здесь на тысячу километров не найдешь.

— Ну да, вы скажете! — возразила Барышева. — Можете разгружать машину. Привезли вам медикаменты, продукты, а от вас захватим раненых. Врач на путь следования у нас свой. Познакомьтесь, пожалуйста! — и Барышева представила комбригу женщину-капитана.

— Тоже женщина! — удивился полковник, пожимая протянутую руку.

— Да! — не без гордости ответила пилот. — У нас весь экипаж женский. И врач женщина, и санитарки тоже.

— Ну, вы просто молодцы, товарищи!. — похвалил их комбриг и, повернувшись к стоящему здесь же комбату, приказал: — Организуйте-ка, товарищ Черноусов, разгрузку самолета и погрузку в него раненых.

— Слушаюсь! — ответил майор и скрылся в темноте.

— А много у вас раненых?

— Не очень! Но в качестве нагрузки мы посадим к вам пять немцев. Пять немецких офицеров. Да еще каких! Эсэсовцев. Двух лейтенантов и трех майоров.

— Давайте! Мы и такой груз доставим! — засмеялась Барышева.

— Ну что же, товарищи! Пойдем ко мне в землянку. Угощу горячим чаем, — предложил Захарчук.

— Горячим чаем?

— Горячим, — подтвердил комбриг.

— Тогда пойдем, — согласилась капитан.

— Постойте! — воскликнула Барышева. — А куда же делась наша Листопадова?

— Родственника она встретила. Вон там они сидят, — ответил рядом стоявший солдат.

Пилот вскинула на солдата глаза, но ничего не сказала. Она сразу же догадалась, кого встретила Аня.

Офицеры пришли в землянку, разделись, сели за стол, стали ужинать. Пилот, радистка и врач рассказали Захарчуку и Рыбину о новостях по ту сторону фронта, о том, что в Москве внешне все выглядит почти совсем по-мирному, что люди не только много трудятся, но и ходят иногда друг к другу в гости, что работают кино и театры, правда залы кино не отапливаются и виден пар от дыхания, а в театры теперь многие не стесняются приходить в валенках. И это считается вполне приличным.

А штурман в это время сидела на стволе сваленного у опушки леса дерева и тихо разговаривала с Алексеем Сидоровым. Она заставила его подробно рассказать, как он летел с нераскрытым парашютом, что чувствовал и как приземлился.

Алексей рассказал.