Андрей Дугинец - Стоход

Больше сорока лет назад, еще в публичном доме, начала она откладывать деньги на черный день, как это делали все проститутки. Потихоньку скопила приличную сумму. Обменяла на нетленное золото, и вот теперь оно оживет в ее руках.

Надев самое лучшее платье и захватив с собой только сумочку с золотом, Ганночка уехала в Брест, ни с кем не простившись: здесь теперь не оставалось никого и ничего, достойного ее внимания.

Оляна пробыла в одиночной камере целую неделю. Никто ее не допрашивал, никто никуда не вызывал. И если б не кормили, она считала бы, что о ней забыли.

Лишь когда все камеры полицейского участка были переполнены, к ней в камеру втолкнули арестованных. Это были незнакомые люди из других сел, и все же Оляна обрадовалась им, надеясь, что легче будет вместе ожидать своей участи. Но когда этих людей одного за другим стали уводить на допрос и одних расстреливали, а других приволакивали в камеру избитыми до бесчувствия, до потери человеческого облика, жизнь ее превратилась в кошмар. Она не могла уснуть ни днем ни ночью. И завидовала тем, кого увели в «Хвоинки». Так называлось быстро выросшее кладбище на холмике, поросшем хвойным молоднячком. Лесок этот был в километре от полицейского участка, и в оконце хорошо было видно, когда вели кого-нибудь на расстрел. Каждый заключенный обреченно посматривал на эти «Хвоинки»…

Наконец Сюсько вызвал ее и с веселой улыбкой сказал:

— Ну, Оляна Кононовна, пойдем посмотрим наше хозяйство. — Он кивнул Левке Гире, стоявшему у дверей камеры: — Открывай по порядку, без задержки, у нас мало времени.

И Савка повел Оляну по огромному, длинному коридору. Левка открыл дверь. Савка подтолкнул Оляну к порогу. И та, решив, что ее сюда переводят, молча, покорно вошла в камеру. На нарах сидели незнакомые мужики с окровавленными лицами, на которых не было видно глаз.

— Нравится? — все так же весело спросил Сюсько. — Идем дальше.

В следующей камере сидели люди, на лицах которых крови не было, зато синяки и черные кровоподтеки делали их неузнаваемыми. У всех были огромные раскровавленные губы и блестящие, как перезрелый синий баклажан, раздутые скулы. Глаз или совсем не было видно или они чуть поблескивали из щелочек, заплывших сплошным черным месивом.

— Дальше, швайнэ-ррайнэ! — воскликнул Сюсько.

В третьей камере Оляна увидела неподвижно распластанное на полу человеческое тело, искровавленное, исполосованное все теми же черно-синими кровоподтекам!

— Видела? — остановившись против Оляны, громко произнес Сюсько. — Так мы поступаем с теми, кто против нас. А тех, кто нам помогает, мы щедро награждаем. Зови Антона домой. Дам новый дом и хозяйство. — Савка неожиданно дружелюбно обратился к арестованной. — Напиши ему, пусть сам придет.

Оляна с ужасом глянула в глаза коменданта.

— Не бойся. Мне давно нужен человек с такой силой, как у твоего Антона. Пусть вместе с Гришкой возвращаются в село. Нам и музыкант нужен!

— Гриши нету, — печально прошептала Оляна.

— Что, никакого слуху? — недоверчиво спросил Сюсько.

— Никто его больше не видел с того дня, как уехал.

— Ну ладно. Идем. Пиши. — И Савка доверительно прошептал: — Я на Антона не сержусь за убийство Барабака. Остался бы тот дурень живой, не бывать бы мне комендантом. Зови Антона. Он станет моим заместителем… Ей-бо!

Оляна простодушно посмотрела в глаза Сюсько и, отрицательно качнув головой, ответила:

— Нет. Того я не можу.

— Ты не хочешь… спасти человека?!

— Люблю я его. — И, с тяжелым вздохом взглянув на замордованное тело, лежащее на полу, тихо закончила: — Меня кончай, а его… Нет! Ты себе как хочешь, Сава, а Антона я тебе на муки не отдам!

— Ну, тогда пеняй на себя! Левка, уведи ее. Завтра мы на веревке, как дикого кабана, приведем твоего Миссюру, и пройдет он все, что ты видела.

Весь остаток дня и всю ночь Оляна гадала, что значили эти слова коменданта. «Неужели он узнал, где теперь находится Антон? Но кто может сказать ему об этом? Олеся? Она на новом месте не была и не знает, куда переселился Антон со своими товарищами. Да ничего он не знает, этот мокрогубый бугай, иначе не выпытывал бы».

Уснула Оляна только под утро чутким, тревожным сном…

Не зря Сюсько грозился поймать Антона Миссюру. Ночью после безрезультатного допроса Оляны Сюсько во главе отряда полицаев в строгой тайне выехал в лес на четырех пароконных подводах. Савка был уверен, что Миссюра с друзьями засел в каменном графском паласе. Шеф полиции Гамерьер и пять немцев, служивших при нем, тоже отправились с полицаями на эту первую серьезную акцию. Акциями шеф называл вообще всякие вы езды в села для расправы с непокорными.

Савка хорошо знал все дороги в лесу и выбрал самую глухую колею, по которой давно уже не ездили. Он сидел на первой бричке с четырьмя полицаями, вооруженными ручными пулеметами, и думал, что удастся нагрянуть в имение неожиданно и с той стороны, откуда скрывающаяся там «красная банда» меньше всего ждала нападения. Это была та самая дорога, по которой три месяца назад Сюсько бежал из Морочны. Шла она густым смешанным лесом, пересекала множество ручейков и речушку, через которую был ветхий мосток. Есть он, этот мосток, или разобрали?.. Не хотелось в первой же операции опозориться перед шефом: сегодня надо доказать, что ты настоящий хозяин района, все знаешь и все можешь.

Сытые кони медленно, с трудом тащили тяжело груженные боеприпасами и людьми подводы. Но их и не понукали. Нужно было прибыть на место к рассвету.

На второй подводе ехал Левка и его дружки.

— Мы ни черта не знаем об этой банде, — вполголоса ворчал Левка.

— Да, трое их или сотня? — вторил сидевший рядом Степан Колун, добровольцем пришедший в полицию и соседнего села.

— Ну, хватил — сотня! — возразил Левка. — Скажи другое, что никто толком не знает, где они, в самом имении или в лесу.

— Застава у них в березнячке, возле дома управляющего. Это точно, — вмешался в разговор возница, тоже полицейский. — Сам видел.

— Ты видел возле дома, а моего тестя остановили на тропинке к озеру, в километре от дома, — заспорил Колун. — Крикнул кто-то: «Назад!» А самого не видно. Приказал больше в этом лесу не появляться и другим заказать.

— Да что они, по-вашему, на пять верст расставили свои посты? — в сердцах проговорил возница. — Жинка ж моя не из трусливых, да и брехать мне не будет. Ее остановили совсем в другой стороне. Она пошла на разведку, как будто бы ягоды собирала. И на нее тоже крикнул: «Назад! Больше в этот лес не ходи и другим закажи!»

— Вас послушать, то каждое дерево в лесу кричит: «Назад!», — с досадой заметил Левка и сплюнул: — Разведчики из вас! Вам поручишь дело, а вы то старика вперед выставляете, то за бабьей юбкой прячетесь.