Иван Петров - Будьте красивыми

На стук тотчас же, как будто и ждала того, выбежала хозяйка, молодая, лет тридцати женщина, в кофте, не застегнутой на груди, с густыми черными волосами и крупными раскосыми глазами. Она отпрянула назад, в страхе прошептала, застегивая кофту:

— Ой, миленький! Откуль ты? Мокрый-то!..

Опустив автомат, Игорь спросил:

— Немцы в деревне есть?

— Нету, родненький, их тут не бывает вовсе.

— Нету?

— Нету, родненький. Да что ж я! — спохватилась она. — Заходи в избу, сердешный, обсушись, обогрейся, — услужливо заговорила женщина, все еще борясь со страхом, не зная, за кого принимать Игоря.

Игорь махнул рукой, они с Антоном вошли в избу.

Хозяйка оказалась на редкость приветливой, хлебосольной. Приговаривая свое «родненькие» и «сердешненькие», она в один миг выставила на стол еду, каким-то образом успела даже испечь оладий, подала их с кислым молоком.

Особенно приветливой она была с Игорем, еду ставила ближе к нему, наклоняясь, раза два налегла ему на плечо упругой грудью, обдав его запахом здорового и сильного тела. Это даже заметил Антон и подмигнул Игорю, кивнув на хозяйку: «Огонь!», а Игорь, желая быть настоящим, видавшим виды мужчиной, снисходительно и на глазах у Антона похлопал ее по плечу…

У хозяйки была шестилетняя дочь Катюша, тоже чернявая, с крупными и тоже раскосыми глазами, в которых светились восторг и доверчивость. В желтеньком пышном платьице, босоногая, она была похожа на весеннюю луговую купавницу, прыгала на одной ножке по избе, а когда говорили Антон и Игорь, не мигая, смотрела им в рот, положив пальчик на свою пухлую губку.

— А партизаны у вас бывают, вы случайно не знаете к ним дорогу? — спросил Игорь, глянув на хозяйку.

Она опять испугалась, остолбенела, раскосые глаза ее настороженно забегали, но тут же спохватилась, зарумянившись пуще прежнего.

— Не знаю, родненькие, не знаю, сердешные. Партизаны-то, они ведь по лесам прячутся, чего им в деревне делать? Немцев у нас нету. Партизаны ходют туда, где немцы, родненькие.

Катюша запрыгала на одной ножке.

— А вот и врешь, мамка, а вот и врешь! Немцы только вчерась у нас были, и полицаи, я сама видела, я сама видела!..

Игорь с Антоном переглянулись.

— Дурочка, где ты видела? — строго спросила хозяйка. — Это ихние фуражиры приезжали. Они бывают за сеном, за картошкой; приедут, нахапают всего и уедут. Брысь, негодная, не вводи людей в заблуждение. А вы кушайте, родненькие, кушайте, на ее не смотрите, она вам наговорит семь верст до небес.

И Игорь опять, желая быть мужчиной и стараясь ни о чем не думать, подхватил на руки девочку, подбросил ее до потолка, с каким-то неизведанным волнением ощутив в своих руках теплое тельце ребенка.

— Ах ты, девочка-купавница, ах, проказница! — воскликнул он. Катюша заверещала, боясь упасть и желая еще раз достать до потолка. Хозяйка с восхищением смотрела на Игоря, и сам себе он казался по меньшей мере Ильей Муромцем.

Решили остаться на день в этом доме, установили рацию на чердаке. Антон стал налаживать ее, а Игорь зачем-то спустился вниз. Настроение было чудесное.

В сенцах его встретила хозяйка, схватила за руку, зашептала, загораживая вход в избу:

— Родненький, родненький…

— Вы что? — вскрикнул Игорь. — Что такое?

— Родненький, — шептала женщина, пятясь и увлекая Игоря в полутемную клетушку.

Игорь увидел в сумраке раскинутый на сундуке пышный пуховик, сразу поняв все и сразу став мальчишкой, каким и был, с силой уперся руками в упругую грудь хозяйки, стараясь высвободиться. Еще не успев ни о чем подумать, не зная, что сделает в следующий миг, он поднял голову и вдруг ясно, отчетливо, как в объективе фотоаппарата, увидел в крохотном незастекленном оконце из клетушки окраину деревни, ближние дома и бегущих по дороге трех полицаев.

— Родненький, — шептала женщина, хватаясь за автомат, увлекая за собой Игоря.

— Ах ты сволочь! — закричал Игорь, рванувшись. — Ты! Дочку послала, а сама — «родненький»! Где дочка?..

Женщина глянула красными, будто заплаканными глазами в оконце: позади полицаев, по зеленой тропке, прыгая с ножки на ножку, бежала девочка-купавница — поняла все, побледнела, обессилела, присела на сундук, скрестив руки на расстегнутой груди, сдерживая дрожь. Потом вдруг рванулась, стремясь выбежать из клетушки, запричитала:

— Бегите, бегите! Я не виновата, родненькие! Я не знала! Не виновата я, бегите скорее, бегите!..

Игорь загородил ей автоматом дорогу, выдавил, задыхаясь:

— Падла. Дочку послала за полицаями, а сама, а сама…

— Я не виновата, родненькие, не виновата! Я не знала! — истошно завопила женщина, и в ту же секунду Игорь, не помня себя, напуганный ее криком, напуганный тем, что должно случиться, нажал на спусковой крючок, выстрелил ей в грудь.

— Антоша, полицаи! Антоша! — закричал он. — Бери рацию, давай сюда. Их немного, я задержу. Давай скорее! Скорее, Антоша! Нас подловили!..

С чердака раздалась автоматная очередь. Антон тоже заметил полицаев и стрелял в них.

Яркое солнце ослепило, ошеломило Игоря, когда он выбежал из избы. Бросился за угол дома, выстрелил вслепую, наугад. Двух полицаев не было видно, а третий, тоже с автоматом, пригнувшись, бежал по тропке, и из-под его сапог торопливыми взрывами разлетался пух отцветших одуванчиков. Игорь навел на него автомат… Но сзади за полицаем как ни в чем не бывало, прыгая с ножки на ножку, бежала девочка-купавница. Игорь разом взмок: стреляя в полицая, он неминуемо попал бы и в нее.

На крыльцо выскочил Антон, волоча в одной руке автомат, в другой держа рацию.

— Сволочи, — сказал он, и в ту же минуту полицай, что был на дороге, вскинул автомат. Звонко отлетела откуда-то щепка, Антон, вытаращив глаза, изумленный, присел на ступеньке и вдруг выронил автомат. Игорь, закрыв глаза, забыв о девочке-купавнице, выпустил длинную, бесконечную очередь и, уже не боясь ничего, вскочил, подбежал к Антону, приподнял его. Антон смотрел на него холодными, остановившимися глазами — и теперь, второй раз в жизни, механически и не к месту Игорь еще раз отметил, какие густые и красивые были у него ресницы.

— Антоша! — прошептал он. — Что мы наделали с тобою, Антоша!

Наконец опомнился, схватил рацию, побежал вдоль забора к сараю, в низину. Следом, по забору, будто щепая его на лучину, стучали пули…

Потеряв Антона, он в тот день долго блуждал по лесу, разбитый, опустошенный, обманутый, и к вечеру случайно столкнулся с партизанами…

Игорь до сих пор с невыносимым чувством вины и боли вспоминал этот случай. Он так и не знал, была ли виновата та женщина, что сталось с девочкой-купавницей. Мало ли на войне гибнет людей, мало ли бывает нелепых смертей: если разобраться, и всякая смерть на войне нелепа. Но в смерти Антона Игорь считал виноватым только себя, и, когда думал об этом, перед его глазами, точно наяву, точно живая, танцевала на тропке, позади бегущего полицая, в которого надо было стрелять, девочка-купавница.