Иван Петров - Будьте красивыми

Ехали довольно долго, без остановок. Девушки пытались петь, но замолчали. Неожиданно переменилась погода, небо заволокло серой дымкой, и мир за бортом машины сузился и потускнел.

— Куда мы едем? — с тревогой спросила Галя Белая. — Смотрите, да здесь, никак, пушки!..

И все увидели в стороне, в кустарнике, пушки. Они стреляли. Впереди, казалось, на самой дороге, что-то ярко и весело горело, и у пламени бегали люди. Машины остановились. Их было не так много, меньше десяти, остальные куда-то подевались, наверное, разбрелись по многочисленным проселкам. Слева, по бурому полю, по тропке, что уходила под прямым углом в сторону, шли два сапера с миноискателями, они будто с недоумением посмотрели на машины, пошли дальше, держа свои аппараты перед собой.

Внезапно над головой, очень низко, промчались три наших штурмовика. «Илы» завернули над дорогой, на всех машинах замахали руками, закричали радостно: «Наши, наши!», и никто не успел даже опомниться, как штурмовики пошли в боевой заход. Серая низкая оболочка неба лопнула — не хотелось верить, что ее разорвали пулеметные очереди с самолетов. Рядом с машиной связистов что-то звонкое будто высыпалось на дорогу.

«Илы» приняли колонну за немецкую. Такие ошибки бывают, особенно когда нет твердой линии фронта и все движется, колеблется. Люди, чертыхаясь, крича, летели через борта машин, пытаясь укрыться в придорожных канавах, вовсю костили летчиков. В канаве по соседству со связистами оказался черный свирепый артиллерийский капитан. Когда самолеты сделали круг, он выскочил на дорогу и, размахивая пистолетом, зачем-то вынутым из кобуры, кричал, будто летчики могли услышать его:

— Назад, назад! Куда вас несет? Ослепли, что ли? Попадись на земле, пристрелить вас мало, крылатых соколов!..

Самолеты не вняли его голосу, завывая, ринулись на второй заход. Все снова залегли в канавах. На дороге, у своей машины, остался один Троицкий. Он стоял, скрестив на груди руки, и, казалось, безразлично смотрел куда-то вдаль.

— Ежик! — закричала Надя, выскочив на дорогу и устремляясь к Троицкому.

— Наза-а-ад! — свирепо заорал из канавы артиллерийский капитан. — Назад, пристрелю!..

Надя в страхе присела. На мостовую опять посыпалось звонкое, капитан выпрыгнул на дорогу, схватил Надю, почти бросил ее в канаву, плюхнулся рядом с нею сам.

— Дуреха зеленая!..

После второго захода штурмовиков, напуганные не на шутку, из канав выбежали на дорогу все, кто был здесь, замахали винтовками, автоматами, шапками, закричали кто что мог.

И до летчиков будто дошел многоголосый крик. Самолеты уже сделали разворот на третий заход, но вдруг качнулись, легли на левое крыло, быстро ушли по-над кустами в сторону.

— От бисовы души! — смущенный чем-то, сказал артиллерийский капитан, когда самолеты отвалили. — Ни за что ни про что башку продырявлють…

Шелковников засмеялся громче всех, мотая обнаженной головой. Он предусмотрительно снял свою фуражку с «капустой», заслышав, какой страшной карой грозил артиллерийский капитан летчикам во время налета.

Машины стали поворачивать назад, так как саперы подошли и сказали, что дальше ехать нельзя, немцы перехватили дорогу. Девушки, взволнованные пережитым, радостные оттого, что все обошлось благополучно, полезли на машину.

И вдруг послышались тревожные голоса:

— Где Троицкий? Где старший лейтенант Троицкий? — И сразу, без перехода: — Троицкий убит, товарищи!..

Надя Ильина, не раздумывая, прыгнула с машины, больно подвернула ногу, хромая, побежала туда, где столпился народ.

— Убит, убит! — донеслось опять до нее, и она присела, уже не в силах бежать, в груди у нее взорвался крик боли и ужаса, она не могла перевести дыхание. Сразу потеряв все силы, без кровинки в лице, подошла к людям.

Троицкий лежал на спине, раскинув руки, большой, тяжелый, широкоплечий. Глаза его были открыты, будто наконец он решился показать их людям: они были удивительно синие, круглые, чистые, как у ребенка. Рядом валялась его новая серебристая шапка.

— Батюшки! Свои ведь, свои человека-то! — потрясенный внезапным несчастьем, не зная, что делать, говорил Вахрамеев. — Свои ведь, свои человека-то!..

Все обступили Троицкого. Артиллерийский капитан склонился над ним, обеими руками взял запястья его рук, послушал пульс. Расстегнул шинель, воротничок гимнастерки.

— Он жив! Он ранен! Ежик! — закричала Надя, припав на колени, и все увидели, как на шее у Троицкого бьется, пульсирует крупная, тугая жилка. — Да помогите ж ему, он жив! — Надя пригладила ему жесткие соломенные волосы. — Ежик! Ежик!..

В руках у артиллерийского капитана мелькнул разорванный индивидуальный пакет, на помощь капитану бросился Вахрамеев, приговаривая:

— Батюшки, старший лейтенант, что ж вы наделали-то! В грудь, никак, угораздило, навылет! И свои ведь, свои!..

Троицкого повернули, и он неожиданно сам приподнял голову, очнувшись, спрятал, притенил глаза, даже, показалось, усмехнулся.

— Вот… комиссар, — сказал твердо, хрипло. — Вот теперь я готов… клумбы подстригать. — Его душило, он тянулся рукой к горлу. — Чудо-самолет создадут другие… А если и другие лягут — создадут третьи… Но создадут, обязательно создадут!..

— Бредит, сердешный, — сказал Вахрамеев со слезами на глазах. — Что же делать-то с ним, батюшки!

— Поехали, поехали, — не обращая внимания на Троицкого, как будто все, что произошло с ним, было в порядке вещей, торопил связистов Скуратов. Он стоял один в стороне и, казалось, боялся посмотреть на Троицкого, косил красными, воспаленными глазами в сторону и, с каждой минутой теряя терпение и надежду, уже не приказывал, а просил, ни к кому не обращаясь: — Поехали, поехали, товарищи. Нас ждут. Мы выполняем приказ…

— Машину скорее! — командовал артиллерийский капитан. — Клади его на машину! На батарее у артиллеристов должны быть санитары. Сдать его санитарам, скорее, скорее!..

Вахрамеев со своими солдатами подняли Троицкого, бережно понесли к машине.

— Ежик, ты слышишь меня, Ежик? — тихо говорила Надя, следуя сбоку. — Ты слышишь, Евгений Васильевич?

Губы у Троицкого передернулись, он пытался открыть глаза — и не мог.

— Надюша? Не бойся, выдюжу… Я битый. Выдюжу и на этот раз… Я битый…

— Свои ведь, свои человека-то! — твердил Вахрамеев, не скрывая слез.

— Поехали, поехали! — все более беспокойно твердил Скуратов. Он сел в кабину, громко хлопнул дверцей. Чинарев нажал на стартер. Связисты, пятясь, отошли к своей машине.

— Осторожно, товарищи! Осторожно! — кричал артиллерийский капитан, хлопоча с раненым.

— Мы уезжаем? — карабкаясь на машину, спрашивала Надя. — А как же они, а как же Ежик? Мы уезжаем без него? Евгений Васильевич! — крикнула она.