Николай Далекий - Охота на тигра

Годун первым ушел в барак. Шевелев поглядывал на молчаливого Юрия. Заметил он перемену в своем юном товарище — притих как-то Юрка, потускнел.

— Юра, что с тобой? Сомневаешься, может быть, или что новое придумал?

— Нет. Верю, план хороший, ничего нового не надо. Только, видно, я никак не отойду после того, как у столба постоял.

— Чего вспоминать? Обошлось ведь.

— Дурацкое ощущение, Иван Степанович. Как будто петлю только что с шеи сняли. Шершавая веревка, кожу натерла...

— Не растравляй себя. Скажи лучше: по-прежнему полагаешь, что комендант вслепую действовал?

— Нелепую, наугад. Это точно. Напугать пожелал. Как говорит Петр: «За что бьют? За старо, за ново, за три года вперед».

— А почему на тебя выбор пал?

— Чистая случайность. Может быть, мои глаза ему не понравились. Бывает Подсознательная антипатия. Теории есть...

— Кто тебе бутерброды дает?

— Зачем вам, Иван Степанович? — поморщился Ключевский. Глотнули свою долю и забыли.

— Не в том дело. Человек ведь знает, чем рискует. Значит, верный человек. Положиться можно. Может, чем другим поможет.

— Не надо ее втягивать. Это кладовщица.

Шепелев недовольно пожевал губами.

— Правильно. Не надо трогать девчонку. Ты и бутербродов не бери.

— Я больше для Петра. Силенок ему не мешает подбавить. Рычаги... Их потягать надо.

— Не дай бог заметят.

Я отказывался. Скажу ей твердо.

Мысль о побеге на отремонтированном танке по-прежнему обжигала, пьянила Юрия. Часа в четыре утра он просыпался и уже не мог заснуть. Бесконечно проигрывал Юрий и своем воображении захват машины — выбрали мгновение, вскочили, закрыли люки, танк рванул, выбил ворота или разрушил одним ударом стену. И они понеслись... Все ошеломляюще просто. Великолепный, вполне реальный, выполнимый план. Только бы поскорей. Только бы наступил этот момент.

Утром, подавая в окошко жетон, Ключевский почувствовал прикосновение руки девушки — она вкладывала в его ладонь завернутый в тряпочку бутерброд.

— Больше не надо. Не возьму. Вы не должны рисковать.

Люба бросила на него печальный внимательный взгляд.

— Я ничего не боюсь. У меня умерла мама...

Кадык на худой грязной шее Юрия качнулся вверх-вниз... Он облизал сухие губы, сострадательно покачал головой. И столько боли внезапно отразилось на его лице.

— У вас температура? — спросила вдруг девушка, очнувшись от своего горя.

— Нет.

— Что-нибудь случилось?

— Давно уже. Попал в плен...

— Успокойтесь. Вас так надолго не хватит.

— Спасибо. Может быть... — Юрий вздохнул, просиял глазами. — Может быть...

Он ничего больше не мог ей сказать. Может быть... Может быть, она узнает, зачем он пошел ремонтировать немецкие танки. И не пожалеет, что отрывала от себя эти маленькие кусочки хлеба с драгоценными ломтиками сала.

Вскоре после начала работ на базу снова приехал комендант лагеря.

Верк принял эсэсовца радушно, но гость на заигрывание не отвечал и напустил на себя меланхолический вид, чтобы скрыть свою неприязнь к «инженеришке» — своей докладной гауптман фактически сваливал ответственность за возможные неприятные происшествия на плечи оберштурмфюрера. Брюгель считал, что захват танка пленными вещь невозможная, и страхи такого рода могли появиться только в душе трусливого человека, каким и следовало предположить начальника ремонтной базы, но коль скоро страхи обрели форму официальной бумаги, оберштурмфюрер не желал рисковать даже в самой малой мере.

— Возможно, мои опасения только плод болезненного воображения и со стороны все выглядит смешным, но я буду очень рад узнать ваше мнение, оберштурмфюрер, которое научился ценить очень высоко.

«Но ведь не посоветовался со мной, а сразу отправил докладную начальству», — отметил про себя Брюгель. И сказал томно:

— Гауптман, я знаю радикальный способ, который сразу же избавил бы вас от всех возможных неприятностей такого рода.

— Да? Что вы предлагаете? К вашим советам я всегда...

— Очень просто! Откажитесь от идеи использования пленных на ремонте танков.

Верк кисло улыбнулся.

— Вы знаете, что это невозможно. Завтра прибывает несколько вагонов с запчастями. Танки ждут на фронте. Неужели вы не можете предложить что-нибудь иное, не менее радикальное?

Комендант лагеря, испытывая терпение «инженеришки», долго выстукивал носком сапога по полу.

— Я думаю, — сказал он наконец, — что можно полностью обезопасить себя другим путем. Но это потребует дополнительных хлопот.

— Слушаю вас, оберштурмфюрер.

— Во-первых, нужно точно установить, кто из занятых на ремонте пленных может водить танк или трактор, тягач. Этих людей, безусловно, на базу нельзя допускать.

— Но... — попытался возразить Верк.

— Взамен следует набрать новую группу слесарей, — не слушая гауптмана, продолжал Брюгель. — Полагаю, что мы сможем наскрести нужное нам количество.

— Я это понимаю, но я не об этом, оберштурмфюрер. У нас имеются сведения, кто из ремонтников умеет управлять танком, — некоторые из них указали, что они были танкистами, шоферами, трактористами. Но ведь не исключено, что кто-нибудь из них умышленно скрыл свою специальность. Эти пленные будут сохранять свою тайну.

Брюгель морщил губы и нетерпеливо кивал головой: хуже нет, когда эти зазнайки торопятся, не выслушивают до конца и лезут со своими доводами.

— И во-вторых... — с нажимом продолжал комендант лагеря, как только Верк умолк. — И во-вторых! Как я понимаю, танк может быть захвачен только на территории базы, не так ли?

— Конечно. Только здесь пленные могут приблизиться к машинам.

— Значит, нужно закопать у стен два ряда гранитных столбов, а на воротах выставить несколько стальных ежей, сваренных из кусков рельса. Вам должно быть известно, что такие препятствия не может преодолеть ни один танк. Посчитайте, сколько нужно столбов — иваны завтра же привезут их с карьера. Ежи сварите сами. Таким образом, если даже предположить, что кто-либо решится удрать на танке, то, увидев столбы и ежи, он поймет, что его план ни при каких обстоятельствах осуществим быть не может, и откажется от него.

Нет, напрасно Верк иронизировал по поводу слабых умственных способностей коменданта лагеря. Свое дело оберштурмфюрер знал превосходно. То, что предлагал он, исключало возможность угона танка. А усиление охраны базы не сулило успеха и партизанам даже при внезапном ночном нападении.

Довольный, сияющий Верк проводил эсэсовца до машины, остановившейся у крыльца, рассыпался перед ним в комплиментах и затем прочувствованно и долго жал ему руку.

У Юрия, краешком глаза наблюдавшего эту сцену, упало сердце. Еще раньше он заключил, что между техническим гауптманом и оберштурмфюрером нет дружбы и согласия и их отношения складываются скорее в духе скрытого недоброжелательства и соперничества. И вот холеный гауптман, в глазах которого при разговоре с комендантом лагеря всегда таилась улыбка превосходства, вдруг начал лебезить перед туповатым эсэсовцем. Почему холодные взаимоотношения сменились вдруг таким проявлением радости, дружеских чувств? Очевидно, гауптман и оберштурмфюрер о чем-то договорились, и следует ожидать какой-то новой напасти.