Николай Далекий - Охота на тигра

— Понятно...

Но он не понял, он просто поверил, доверился Полудневому. Как всегда. Полудневый ведь никогда не шутил ради шутки.

— Поглядывай на меня. По первому знаку — на помощь.

— Понятно. — Теперь-то Петуху кое-что стало ясно.

— Не подведешь?

Григорий, в избытке нахлынувших на него чувств, не нашел нужных слов, а только издал горловой звук, похожий одновременно и на хриплый смех, и на рыдание.

— Надеюсь на тебя, Гриша... — прочувствованно сказал Роман.

И тронулось, завертелось вокруг лейтенанта Полудневого, как карусель вокруг опорного, держащего все на себе столба.

Сперва медленно, очень медленно.

Чистят два танкиста пушку «тигра» — значит, провели где-то за городом пробную стрельбу. Закончили, надевают новенький кожаный надульный чехол. Молодцы!

Наводчик вылез из башни, оставляет люк открытым. Хорошо!

Командир танка что-то внушает пухлому механику, строго грозя пальцем, затем, повеселев, дает какое-то распоряжение мастеру Хопфу и уходит в контору, прихватив с собой наводчика. Замечательно — только два члена экипажа остались у танка!

Что будет делать мастер Хопф? Мастер Хопф, поговорив с танкистом-механиком, направляется к бригаде, ремонтирующей Т-3, и с довольным видом что-то сообщает мастеру этой бригады. Он оповещает о чем-то приятном и других своих коллег. Похоже, что в конторе организуется малый сабантуй. Конечно! Гитлеровцы собираются отпраздновать окончание ремонта «тигра». Лучше не придумаешь!

Возле танка двое. Водитель лезет в свой люк, запускает мотор. Собирается ехать куда-то? Нет, часовые у ворот не проявляют намерения убрать ежи. Просто водитель и механик решили еще раз опробовать на разных режимах мотор. Пожалуйста, не возбраняется, мотор должен работать надежно...

И вдруг кто-то бьет Полудневого по лицу. Перед ним взбешенный мастер Рильке. Ага, мастер Рильке дважды окликал, подзывал к себе ремонтного рабочего жетон № 28, а жетон № 28 в это время глазел по сторонам, увлекался чем-то посторонним и не слышал приказа мастера. Черт знает что! За жетоном № 28 это замечается не впервые... Рильке кричит, бьет еще раз по лицу пленного, а «провинившийся», лейтенант советских танковых войск Роман Полудневый, стоит перед мерзким гитлеровцем, вытянув руки по швам. Он вынесет это испытание... Он будет стоять так, если даже мастер Рильке превратит его лицо в кровавое месиво. Он должен вытерпеть.

И Полудневый вытерпел, удержал себя, не заехал тяжелым ключом в ненавистную морду гитлеровца. Молодец, лейтенант Полудневый!

Слегка успокоившись, Рильке втолковывает пленным, что после замены неисправных катков они должны будут подтащить к танку траки, уложить их на земле под катками и соединить в гусеницу. Чтобы к его возвращению эта работа была закончена. Роман ест глазами начальство. Он воплощение покорности и послушания. Будет сделано, господин Рильке! Слово мастера есть закон!

Рильке скрывается в дверях конторы. Полудневый медленным движением вытирает тыльной стороной ладони кровь на губах и, будто бы он не совсем верно истолковал приказ мастера, хватает крюк, устремляется к воротам, где сложены в штабеля траки.

— Куда ты? — кричат ему пленные из его бригады. — Сперва нужно заменить еще два катка.

Полудневый точно не слышит. Он идет-ковыляет мимо «тигра», даже не поворачивая головы в ту сторону, но боковым зрением видит, что у танка по-прежнему дежурят двое: водитель — в открытом люке видно его сосредоточенное лицо, — прислушивающийся к работе мотора, и механик, который стоит перед люком, кричит что-то водителю, показывает на пальцах. Если бы отошел в сторонку этот толстяк, если бы вылез на минутку водитель...

В сознании рисуется такая соблазнительная картина: «тигр», заправленный горючим, загруженный боеприпасами и трехдневным сухим пайком для танкистов, покинули на несколько минут все члены экипажа, люки гостеприимно открыты, мотор работает. Садись и кати! Но Полудневый знает, такая идеальная ситуация вряд ли когда-либо может возникнуть. Нужно довольствоваться тем, что есть, лучшего случая не будет. Давай, Ромка, начинай, ставь на карту все, что есть у тебя и у твоих друзей.

И Полудневый, найдя глазами Шевелева, подает ему знак команду: «Делай, как я!»

В руках у Полудневого длинный тонкий крюк. Трак-звено танковой гусеницы — тяжел. Нести его на руках, передвигать по земле, направляя и подгоняя к другим тракам, неудобно. Кто-то из немецких мастеров предложил использовать для этой цели длинные крюки из толстой стальной проволоки с загнутым и слегка заостренным концом. Прихватил пленный крюком трак и тащит его, как салазки. Этим же крюком, не нагибаясь лишний раз, можно довернуть трак, подтянуть, точно сомкнуть с другим. Это не только облегчало, но и ускоряло работу.

Полудневый тащит подхваченный крюком трак. Навстречу ему с таким же крюком идет к штабелям Шевелев. Их пути пересеклись невдалеке от «тигра», один оказался левее танка, другой — правее. Полудневый одобрительно кивает головой: маневр правильный, здесь-то они и будут встречаться, это исходный рубеж для нападения.

Роман подтаскивает трак к своему танку и, не обращая внимания на недовольное бурчание, упреки товарищей по бригаде, сменяющих катки, поворачивается, чтобы идти за новым траком, и не может поверить своим глазам — танкист-механик шествует к чистенькой деревянной будочке с надписью на русском языке: «Только для немцев».

А Шевелев уже тащит трак от ворот.

А последние два мастера скрываются в дверях конторы.

Только часовые на воротах.

И тот, что в «гнезде» над крышей.

И бледное лицо девушки-кладовщицы в окне...

Вот он, долгожданный шанс, другого такого не будет. Действовать. Немая команда Шевелеву: «Делай, как я! Делай, как я!»

Пока ничего особенного: два пленных с невозмутимым видом, даже не глядя в сторону «тигра», идут навстречу. Один тащит на крюке трак, другой — с разбитыми, опухшими губами — волочит по земле такой же блестящий тонкий крюк, идет за траком. Они работают, они выполняют приказ мастера...

Приближаются друг к другу.

— Держи крепче крюк, — еще издали негромко и как можно спокойнее говорит Полудневый. — Вытащим гада.

Неожиданно движения двух пленных становятся быстрыми, плавными, слаженными и даже изящными. Они будто выполняют сцену из какого-то балета. Шевелевым брошен трак, точно сам он соскочил с крюка, Полудневый делает на одной ноге поворот. Оба они оказываются рядом. Четыре стремительных, скользящих, бесшумных шага к танку — и они перед открытым люком, из которого выглядывает лицо водителя, еще не успевшего ни удивиться, ни испугаться. Внезапный одновременный выпад, точно при фехтовании рапирами, и два тонких блестящих крюка, как две стальные змеи, влетают в открытый люк.