Владимир Осинин - Полк прорыва

— Что с тобой?

— Голова кружится.

— А ты сядь, посиди. — Косовато посмотрел на сумку с очистками и вроде недружелюбно сказал: — Ну, что ты принес такую дрянь?

— Мать сказала, что можно испечь лепешки.

— Лепешки можно испечь из всего… Ладно, посиди, — и отошел к закрому.

Другие мололи тоже бог знает что: мякину и черный овес, жмых, смешанный с ячменем.

Подошла очередь Шорникова, но мельник остановил его:

— Посиди. У тебя времени хватит.

Но вот засыпал свой ячмень какой-то подвыпивший мужик, и мельник кивнул:

— А теперь за ним ты пойдешь.

У мужика наполнился мешок, мельник повернул в другую сторону желобок. И сказал Шорникову:

— Выгребай.

Вместо серого тяжелого порошка, который получался из картофельных очисток, он принес домой матери почти целую сумку душистой и легкой муки. Мать попробовала ее на язык и заплакала.

— Ты хоть сказал спасибо мельнику?

— Нет. Никто ведь ему не говорил.

— Никто не говорил, а ты бы сказал.

Трудное было время: второй неурожайный год подряд — ели и очистки, и траву.

Мельник выделялся среди мужиков. Бывало, за стол не сядет, не перекрестившись. А поест, опять перекрестится и скажет: «Спасибо за хлеб-соль».

После семилетки Шорников о сыном мельника Степаном поехали в город и поступили в сельскохозяйственный техникум. Жили в общежитии, всегда весело, даже при пустом желудке. А на праздники ездили домой, без билета. Их обязательно задерживали контролеры. Но узнают, что студенты, — отпустят.

Техникум находился на окраине города, у самой реки. Зимой поблизости, в кустах, выли волки, но зато летом — благодать! Разрастались кусты лозняка, а на берегу был песок мелкий и желтый, казалось, он излучал запахи мяты и солнца.

У мальчишек были свои излюбленные места, у девчонок — свои. Целыми днями пропадали на реке — и купались, и к занятиям готовились. Частенько мальчишки и девчонки объединялись, и тогда было особенно шумно. Договорились перед экзаменами не мешать друг другу. И все-таки Степан предложил Шорникову уйти куда-нибудь подальше, отделиться даже и от ребят, чтобы не уходило много времени на разговоры. Степан любил зубрежку и считался самым примерным студентом, получал грамоты и подарки.

Они пробрались сквозь заросли крапивы, перешли через ручей по жердочке и оказались на песчаном полуостровке. Кругом густой лозняк, полное спокойствие. Светлый заливчик и синий купол неба над головой, а между кустов колокольчики.

Искупались и расположились на песке. Вдруг послышались голоса и смех. Приближались девчонки. Степан потянул Шорникова за руку в кусты.

Девчонки осмотрелись, потом стали раздеваться. Все сбросили с себя. Разбивая коленками воду, побежали по заливчику, брызгались и визжали. Наконец угомонились, выходят на берег. Русалочки!

Одна из них, Люда, заложила руки за голову и подставила лицо солнцу.

— Какая же у нее тонкая талия! — произнес Степан. — И какая грудь!

— Да ну тебя! — смутился Шорников. И толкнул локтем Степана: — Пошли!

— Лежи…

Выходило, что они воровски увидели обнаженную красоту девчонки, и после этого Шорников стал избегать встречи с Людой. Ему казалось, что они не просто коснулись глазами ее тела, а испачкала грязью. Большей подлости придумать невозможно.

Степан же, наоборот, стал «подсыпаться» к Люде. Он был на несколько лет старше Шорникова и считал себя почти взрослым.

— Вот увидишь, она будет моей.

— А может быть, ты ей не понравишься, такой рыжий?

— Понравлюсь. Чем рыжей, тем дорожей! К тому же девушкам нравятся не красавчики, а настоящие мужчины.

Степан Чеботарев, конечно, чувствовал себя настоящим мужчиной — он занимался в осоавиахимовских кружках, умел стрелять из винтовки, на груди у него красовалось несколько значков.

Прошел еще год, никаких изменений в их жизни не произошло, и о Людмиле они позабыли. Но с новой весной словно опять какими-то ветрами тронуло сердца. Девчонки стали уединяться с мальчишками, целовались, писали страстные письма. Преподаватели смеялись: мол, как раз подошло время делать выпуск и распределение.

Однажды Людмила сама попросила Шорникова сводить ее в парк и покатать на лодке. Он проговорился Степану. И Степан увязался вместе с ними, не покидал до тех пор, пока не разошлись.

Степан покупал ей конфеты — она не брала; приглашал в кино — говорила, что занята; подстерегал на дорожках парка — обходила стороной.

Не простившись с Шорниковым, Степан неожиданно куда-то уехал. Написал отцу: учится в военном училище на командира.

После окончания техникума Людмила и Шорников по распределению должны были поехать вместе в один район. Но началась война, Шорникова призвали в армию. Провожая его, она плакала и клялась, что будет ждать, что бы ни случилось. И верить ему…

После войны Шорников начал разыскивать Людмилу. Оказалось, что она вернулась из эвакуации с Урала и поступила работать в тот же техникум, где они учились. А в это время Степан Чеботарев прибыл на побывку…

Говорили, был он капитаном, вся грудь в орденах.

Шорников старается представить себе Степана в военной форме, «большого начальника», но видит его только в косоворотке, высокого и угловатого, не рыжего и не блондина. Ботинки он носил сорок шестого размера — вот помучил, наверное, старшин!

Никак не мог представить себе Людмилу женой Чеботарева. Она вспоминалась ему все той же девочкой-подростком. Белая кофточка в мелкий черный горошек. Рукава коротенькие, комары наваливались роем. Но на свидание она почему-то приходила только в ней. Появится, бывало, у мостика, где над самой водой склонялась ракита: «Ты давно ждешь меня?» Поцелует — снимет все обиды. Он водил ее по лесным дорогам и по полям, среди высокой ржи; подолгу сидели, обнявшись, на холмах и строили всевозможные планы на будущее.

Обвинять ее теперь во всем было бы просто несправедливо. Видимо, и он сам не смог сделать все для того, чтобы они были вместе. В порыве возбуждения произнесенные клятвы тоже нельзя принимать всерьез. Было что-то похожее на детство и кончилось. Так же, как и дружба со Степаном.

«Так зачем же я еду? Или только потому, что мать и никто из земляков не поймут, почему не поехал? Издавна в чужих местах земляки были как родственники».

Еще из электрички он заметил красные железные ворота военного городка. К ним и направился по бетонке.

Пригревало солнце, от синих лужаек на обочине дороги поднимался парок. Пели жаворонки.

Дежурный по контрольно-пропускному пункту подтвердил, что в части есть такой офицер — подполковник Чеботарев, и показал дом, где он живет.

— Квартиру не знаю, там спросите.

Шорников зашел в первый же подъезд. По лестнице спускалась женщина с тазом в руках, несла развешивать белье. Руки розовые, волосы прикрыты косынкой. Он стал всматриваться в ее лицо, женщина смутилась. Поспешил пояснить: