Ури Орлев - Беги, мальчик, беги

Давид огорчился. И тогда она протянула ему увеличительное стекло, которое он получил от Мариши.

Наступило Рождество. Давид уже умел молиться, выжидать, пока красивая женщина произнесет молитву перед едой, и креститься перед тем, как начать есть. Она повесила ему на шею крест и медальон с Мадонной, держащей на руках маленького Иисуса. А однажды принесла ему ботинки. Они оказались слишком большими. Тогда она смяла бумажки и сунула их внутрь.

— Моя мама тоже всегда так делала, — сказал Давид.

— Не рассказывай мне ничего о себе, пожалуйста, — сказала она. — Лучше, чтобы я не знала. Но одно ты можешь мне сказать — сколько тебе лет?

Он подумал минутку.

— Летом мне было восемь, — ответил он наконец.

— Как мне тебя называть?

— Юрек Станьяк.

— Очень красивое имя, — сказала женщина.

Она запретила ему днем подходить к окнам, а вечером, после того как она зажигала в большой комнате керосиновую лампу, он должен был оставаться в маленькой комнатке — темной и занавешенной тяжелыми занавесями.

— Почему? — спросил он.

Сначала она не хотела объяснять. Потом объяснила:

— Мой муж и два моих сына ушли в партизаны. Ты знаешь, кто это — «партизаны»?

Он кивнул.

— У меня была еще дочь, но немцы допрашивали ее, пытали, а потом повесили в лесу. Она не могла им сказать, где ее отец и братья. Даже если бы хотела — не могла. Она просто не знала.

Глаза ее были сухие, лицо бледное и серьезное.

— И тогда они пришли сюда и избили меня. А потом бросили.

— Мою маму тоже когда-то били в гестапо, — сказал Давид.

— Я думаю, что они оставили меня здесь как наживку. Наверно, они время от времени следят за мной, чтобы узнать, кто ко мне приходит. Вот почему я стараюсь тебя спрятать. Поэтому тебе нельзя выходить или стоять днем возле окна. А вечером, когда я зажигаю свет, я боюсь, что кто-нибудь увидит тебя через окно. Мне очень жаль, но тебе нельзя долго оставаться у меня. Они могут прийти искать моего мужа или сыновей, и тогда они тебя убьют.

Женщина показала ему дверцу на полу в углу кухни. Эта дверца выглядела как часть пола. Она подняла ее и показала ему подвал для овощей, в который вела деревянная лестница.

— Если что-нибудь случится, — сказала она, — я спрячу тебя там.

Он помогал ей украсить маленькую рождественскую елку, которую она принесла в дом. Вечером она зажгла на елке несколько свечей. Он смотрел на нее через дверь в свою темную комнатку, а она стояла на коленях возле елки и молилась. Молилась, била себя в грудь и молилась снова.

Наутро она надела ему на голову шапку. Он испугался.

— Нет, — сказала она, — еще нет.

Он только должен был зайти в свою комнатку, закрыть дверь и потом постучаться. А когда женщина откроет ему, он должен был войти в большую комнату, снять шапку и сказать: «Хвала Иисусу Христу», а в ответ услышать: «Во веки веков, аминь». Они повторили это несколько раз, пока она не сказала:

— Прекрасно. А теперь скажи, что ты ответишь, когда тебя спросят, откуда ты, где твои родители? Понимаешь, разные такие вопросы…

— Я не знаю.

Женщина посадила его перед собой и рассказала ему его историю:

— Ты родился в маленькой деревне. Ты не помнишь, как она называется. И ты не знаешь, сколько тебе лет. Но ты помнишь, что как-то раз твой отец запряг лошадей в телегу, положил в нее вещи и вы втроем — ты, отец и мать — отправились в дорогу.

— У меня не было братьев и сестричек?

— Нет, — сказала она. — Ты был первый и единственный сын.

— У нас я был самый младший.

— Вы выехали из деревни, — продолжала она, — и на дороге было много других людей на телегах, а также солдаты и автомашины. Ты не помнишь, сколько вы ехали. Ты только помнишь, что вдруг раздался оглушительный шум, низко над вами пролетел самолет, ты услышал сильный гул, а потом раздались выстрелы, целая очередь, и твои родители упали и больше не двигались, и когда ты звал их, они не отвечали, а их одежда стала красной и мокрой. Какие-то чужие люди забрали тебя к себе в деревню. Ты не помнишь, сколько времени провел там. Но твой хозяин часто напивался пьяным и бил тебя. Поэтому ты убежал. С тех порты бродишь от деревни к деревне. Запомнишь?

— Нет.

Женщина рассказывала ему эту историю изо дня в день. Она сказала, что ему не обязательно запоминать все в точности, но он должен запомнить главное. Когда его спросят, откуда он и где его родители, он просто должен ответить так, как будто все, что она ему сейчас рассказывает, случилось на самом деле.

Однажды за едой она вдруг спросила его:

— Откуда ты?

— Я не помню.

— Где твои родители?

— Самолет убил их на телеге.

— Сколько тебе лет?

— Я думаю, что девять.

— Прекрасно, — похвалила его женщина. — Сейчас я научу тебя, что ты должен делать, если твои хозяева возьмут тебя в церковь.

— У меня нет хозяев.

— Но они будут.

Она объяснила ему, что делают, когда входят, что делают, когда выходят, и вообще, сказала она, он должен присматриваться к тому, что делают другие, и делать точно то же самое и так же.

Через несколько дней после этого разговора она разбудила его и сказал, что они должны распрощаться. Он должен уйти. Уйти в другую деревню. Ей кажется, что кто-то уже увидел его у нее. Она слышала голоса и шаги по снегу и не спала всю ночь. На прощанье она подшила на его большой куртке края рукавов, которые он сам отрезал, и помогла ему надеть ее, хотя он не нуждался в ее помощи. Потом дала ему наплечную сумку с едой на дорогу и сказала:

— Если бы попадешь в большую беду, можешь вернуться ко мне, но, если не сможешь добраться, иди в костел и обращайся к ксендзу.

Она посмотрела на него несколько секунд и добавила:

— Ты обаятельный мальчик, Юрек, ты вызываешь симпатию, и люди тебе помогут.

Он посмотрел на красивую женщину. Она не была похожа на бедную. Она показалась ему просто очень грустной и очень одинокой. «Неужели грустные и одинокие люди тоже помогают, не только бедняки и ксендзы?» — подумал Давид.

За те недели, что он жил в ее доме, он совсем выздоровел и очень окреп, даже поправился. В то утро, когда он покинул ее дом и вышел в заснеженный мир, он чувствовал себя не только здоровым и сильным, но и уверенным. Наконец-то он знал, что делать и как себя вести. С этого момента он был уже не Давид. Он был Юрек Станьяк. И он потрогал висевший на груди крест, чтобы удостовериться в этом.

Расстояния между деревнями в этих местах были небольшими, несколько километров. Через два-три часа ходьбы по снегу Юрек вошел в следующую деревню. На этот раз он не искал самую бедную избу на краю. Теперь он выбрал хозяйство, которое показалось ему достаточно большим и богатым, и постучал в дверь. Дверь открылась, и тепло жилья вырвалось из комнаты и окутало его лицо. Юрек Станьяк снял шапку и сказал звонким голосом: