Аркадий Сахнин - Тучи на рассвете (роман, повести)

В центре огромной комнаты находился бассейн с кипятком, а по бокам — две каменные четырехугольные ванны с холодной водой. Пар из бассейна поднимался вверх к застекленному потолку.

— Здесь никто больше не сидит? — робко обратился Сен Дин к старику, занявшему почти всю лавку.

— На тебе столько угля, что его хватило бы печь растопить. Ты бы лучше в речке помылся, — недовольно проворчал тот, но подвинулся.

Сен Дин поднял с пола черпак и осторожно, чтобы никого не задеть, пошел к бассейну за водой. Люди намыливали свои полотенца и докрасна натирали тело.

Сен Дин мылся долго, потому что у него не было ни мыла, ни полотенца. Но когда он вышел из бани, то почувствовал себя совсем другим человеком. С уверенным видом горожанина, у которого водятся деньги, направился на угол к уличному торговцу, продававшему фруктовую воду. Многие выходившие из бани останавливались у его лотка. Сен Дину очень хотелось пить, но, подойдя почти вплотную к торговцу, он заколебался. Если бы здесь продавался кипяток, он выпил бы чашечку-другую. Нет, он не может позволить себе швыряться деньгами! Сначала надо поесть, а после еды ведь все равно захочется пить.

Сен Дин шел по переулку, и теперь у него имелась определенная цель: он будет обедать.

Возле ближайшей харчевни остановился и заглянул внутрь. Да, это ему подходит. Он снял свои соломенные сандалии и переступил порог. Узкая полутемная комната заканчивалась буфетной стойкой, за которой стоял хозяин. Расположившись на циновках вдоль длинной лавки, служившей столом, молча ели несколько человек.

Хозяин вышел навстречу Сен Дину.

— Сколько стоит чумиза? — с достоинством обратился к нему Сен Дин.

— А покажи сначала, сколько у тебя денег, — сказал хозяин.

Пусть этот толстяк не думает, будто он пришел сюда с медной монетой! И Сен Дин разжал ладонь.

— О, этого хватит! — И хозяин схватил монеты так быстро, будто слизнул их с ладони Сен Дина. — Садись! — крикнул он, удаляясь.

«Почему же он взял у меня столько денег?» — думал Сен Дин, несколько ошарашенный таким оборотом дела. Он выбрал свободное место и сел. Вскоре снова появился владелец харчевни, неся три чаши.

— На твои деньги тебе полагается две порции куксу [8] Куксу — клубок, состоящий из одной сплошной нити лапши. , а кимчи у нас бесплатно дается, — произнес он, ставя чаши перед Сен Дином.

Толстяк ушел, а он так и не решился спросить его о сдаче.

Конечно, куксу — вкусная вещь, но ведь не может он потратить на одну еду такую огромную сумму. Да и зачем ему две порции? Вполне хватило бы одной. Хозяин уже разговаривал с новым посетителем, и Сен Дин не осмелился его побеспокоить. Он взял со стола надколотую деревянную палочку, расщепил ее надвое и начал жадно есть. Склонившись над столом, ловко перебирая языком и губами, помогая палочками, он шумно втягивал в себя лапшу. Он ел, пока не увидел, вернее, не почувствовал, что рядом кто-то стоит. Еще ниже наклонившись над чашей, словно боясь, что ее отберут, он медленно повернул голову и увидел босые грязные ноги, лохмотья, заросшее лицо и встретился с взглядом, полным мольбы.

У Сен Дина дрогнуло сердце: ему показалось, будто перед ним отец… Но в следующее же мгновение понял, что ошибся. А нищий по-своему истолковал замешательство богатого человека, перед которым стояло столько еды. Глаза его засветились надеждой, он трудно глотнул комок в пересохшем горле, переступил с ноги на ногу и протянул руку.

— Проходи, проходи! — раздраженно отмахнулся от него Сен Дин. — Не дадут человеку спокойно поесть.

Из-за стойки выбежал хозяин и вытолкал нищего.

И все же Сен Дину было не по себе. На дне миски оставалось немного кимчи, отдать бы ее этому, в лохмотьях. Но он отогнал эту мысль: пусть работает, а не шляется по харчевням.

Ему жаль было денег — снова ни одной пхуны… [9] Пхуна — 1/10 чжены. Самая мелкая монета грош. Он вытер губы и осмотрелся. К нему поспешил хозяин и вопросительно уставился на него.

— А не могу я получить еще порцию кимчи?

— Можно! Где деньги?

Сен Дин жалобно посмотрел на него.

— Но ведь вы сказали, что кимчи бесплатно…

— Фью-ю, — засвистел толстяк, — за твои несколько чжен я и так слишком много дал тебе! Освобождай место для других. — И он направился к своей стойке.

Сен Дин поднялся и вышел из харчевни. Темнело.

Почти в конце главной улицы Пхеньяна, Минбонри, у трамвайной остановки ответвляется в сторону узкая асфальтированная дорога. Она поднимается вверх и вьется среди деревьев, кустарников и высокой травы по склону горы Моранбон.

Если стоять у трамвайной остановки, дороги почти не видно. Лишь кое-где мелькнет среди зелени асфальтовая змейка и снова спрячется. И только древние пагоды, арки, храмы, разбросанные на сопках, да гробницы короля Кы Дза гордо возвышаются над зеленым массивом.

Асфальтированная дорога поднимается на самую большую вершину горы, огибает ее у древней арки и извилистой лентой падает к песчаному берегу широкой Тэдонган.

Гора Моранбон утопает в зелени. И только с восточной стороны, обращенной к окраине города и омываемой зелеными водами реки, нет растительности. Каменные глыбы громоздятся стеной от водной глади до самых вершин.

Хижина Ван Гуна вблизи гробницы, скрытая выступом скалы и густым кустарником, не раздражает глаз приезжающих на пикники японцев: ее не видно. Да и к самой гробнице они давно утратили интерес. Много веков здесь хранились драгоценности династии Кы Дза, но потом генерал-губернатор Хазегава увез их в Токио и спрятал в надежном месте, чтобы не украли корейцы.

Теперь под темные своды склепов никто не заглядывает. Деревянные балки стали черными и окаменели. Японцы не любят этого мрачного места. Но Ван Гун здесь бывает часто: его хижина рядом. Со своего порога ему видно далеко вокруг. Он и должен видеть все, что делается на горе Моранбон, потому что он сторож. Правда, по профессии Ван Гун наборщик, но вот уже семь лет, как он не работает по специальности.

Ван Гун часто вспоминает наборный цех, где прошли его юные годы. Стены высокой комнаты разграфлены тонкими дощечками, как тетрадь в клетку. В них двадцать тысяч ячеек с иероглифами. Много лет обучался Ван Гун наборному делу. И когда он уже с закрытыми глазами мог определить, в какой из двадцати тысяч ячеек лежит нужный знак, его уволили.

— За что вы меня выгоняете? — спросил он хозяина типографии. — Ведь у меня еще крепкие ноги и руки, и, составляя фразы, никто так быстро не бегает по лестницам за иероглифами, то взбираясь к самому потолку, то опускаясь к самому полу.

Хозяин очень удивился этим словам.

— Все бедняки такие глупые, — развел он руками. — Ведь ты уже закончил двенадцатилетнее обучение и стал наборщиком. Зачем же мне платить тебе лишнее, если у меня есть сколько угодно учеников, бегающих так же проворно, как ты?