Илья Дубинский - Наперекор ветрам

— Мы можем предоставить ему такую возможность, — сказал, дописывая политдонесение в армию, комиссар Клименко. — Пусть идет под нашим знаменем и рассекает брюхо Деникину.

— Такой вариант исключается. У него другое на уме, — заметил по этому поводу Якир. — Ссылаясь на тиф, Махно пытается остаться в нашем брюхе, в нашем тылу. А отсюда следует — надо обломать ему плавники-ножи.

— Чего с ним цацкаться, — развел руками Охотников. — Я один берусь покончить с Махно. Поеду в Александровск, прихлопну гада. Конечно, и меня там пристукнут, но раз это нужно для дела, я…

— Я, я, я… — возразил Якир. — Один герой вызвал махновскую бучу, а другой герой ее прихлопнуть собирается. Забыл, что мы не террористы.

— Не хватало еще сделать из Махно великомученика, — сердито добавил Клименко. — Мало того, сразу же вооружить против себя часть селянства Херсонщины, Екатеринославщины, Таврии. Что ни говори, а многие недовольные Деникиным шли не только в наши партизанские отряды, но и к Махно. Это тоже надо учитывать. И ляпнул же ты, товарищ Охотников! Тут ситуация тонкая. Для ее разрешения надо не одного, а десять Чичериных. Махно надо перехитрить. И хитрость эта должна заключаться в нашей большевистской прямоте. Надо сорвать с головы авантюриста венок героя, тогда не так трудно будет сорвать ему и голову.

— Ты пойми, Яков, такую вещь, — продолжал Якир. — В настоящее время махновское воинство — это пирамида из спичек. Махно только хорохорится. Знает, что, кроме его старых головорезов, никто не подымет руку против Красной Армии. Вот это самое и толкнуло его на расправу с Полонским. Махно не доверяет даже «стальному полку», лучшему в его так называемой повстанческой армии.

— Из всей махновской армии только эта бывшая федьковская пехота и воевала до сих пор по-настоящему против Деникина, — вставил Гарькавый. — Махновские полки горазды лишь грабежом заниматься.

— Может, на сегодня хватит? Уже полночь, — поднялся Клименко. — Иди, молодожен, домой. Небось заждались тебя…

Клименко имел в виду жену Якира, недавно возвратившуюся в дивизию. Из Одессы она выехала три месяца назад, побывала в Киеве и других городах Украины. Встретилась же с мужем после восьмимесячной разлуки лишь здесь, в Екатеринославе.

«Махновская проблема» волновала в те дни не только командование 45-й дивизии. Она задевала в какой-то мере и всех красноармейцев. Махно, подтянув к Александровску два вернейших полка атамана Фомы, решил захлестнуть ими «забитых советской муштрой красноармейцев». На всех площадях и улицах Александровска, как в семнадцатом году, вспыхивали митинги, происходили горячие дебаты. Махновцы хвалились своими боевыми успехами, богатыми трофеями. Красноармейцы же корили их за летнюю измену, за все муки тяжелого Южного похода. Махновцы щедро угощали бойцов 45-й английским табаком, пытались спаивать самогоном. Красноармейцы отвергали угощение, резонно заявляя, что для них Советская власть, за которую они пролили немало крови, дороже самогона и английского табака. Даже и тогда, когда боец дивизии сталкивался один на один с махновцем, он не раскисал от сладких посулов, не отбивался, а сам переходил в наступление. Каждый красноармеец, как умел, выполнял роль агитатора.

6 января в городе появились тысячи листовок, прямо противоположных по своему содержанию. Советские и махновские воззвания печатались в одной и той же типографии, на одной и той же машине, одними и теми же печатниками. Идеологическая война между красными и махновскими силами не прекращалась ни на один день. Однако никаких видимых результатов она пока не приносила ни той, ни другой стороне.

По-иному обстояло дело в районе Ново-Покровка — Чумаки. Там бригада Голубенко вошла в контакт с Черноморско-Азовским корпусом махновцев. На шумных митингах многие рядовые бойцы заявили: если батько не подчинится Советской власти, они сами перейдут в Красную Армию. А тут еще пошло гулять по рукам воззвание, написанное коммунистами, входившими в состав «черного реввоенсовета» повстанческой армии. Воззвание убедительно разоблачало авантюристический, антисоветский характер махновщины и заканчивалось призывом:

«Все в ряды Красной Армии! На последний решительный бой за Советскую власть — власть рабочих и крестьян!»

Раздосадованный недавней манифестацией в Александровске, Махно приказал Каретнику, своему начальнику гарнизона, провести в городе 7 января военный парад. Узнав об этом, Якир дал Левензону распоряжение вывести в тот день все наличные советские силы, находившиеся в Александровске и его окрестностях.

Сам Махно на парад не явился. То ли потому, что прихворнул, то ли по какой другой причине. Ходили, между прочим, слухи, что, лично расправившись с атаманом Григорьевым, он в последнее время опасался, что кто-нибудь может учинить такой же самосуд и над ним. От внезапной пули не могли его обезопасить ни контрразведчик Воробьев, ни кровавый телохранитель Левка Задов.

На трибуне рядом с Левензоном стоял Попов, член «черного реввоенсовета», организатор левоэсеровского восстания в Москве. Каретник провел через площадь колонну махновской конницы. Вид у кавалеристов был бравый. На тачанках, проследовавших за конницей, блестели сталью новенькие станковые пулеметы, в большинстве своем английские. Махновцы заметно отличались от красноармейцев и добротностью зимней экипировки: не один деникинский обоз попал в их руки!

Однако, как ни внушительно выглядела конница Махно, она не производила впечатления грозной организованной силы. Зато красноармейцы в своих шапках-богатырках и одинаковых шинелях, пройдя мимо трибуны четким строевым шагом, поразили зрителей хорошей выправкой, дисциплинированностью. Сразу чувствовалась настоящая регулярная армия.

После парада состоялся митинг. Махновцы окружили трибуну. Попов, горячий оратор, показывая рукой на застланные дорогими коврами тачанки с пулеметами, принялся расписывать достоинства анархии. Он призывал красноармейцев «порвать путы большевистско-комиссарской дисциплины и переходить под черные знамена великого махновского движения». Закончил он свою речь так: «Наша мечта — абсолютная всеобщая свобода! Наша сила — пулеметы! Видали, сколько их у нас?!»

Тут Гайдук, находившийся недалеко от трибуны, громко крикнул:

— Не могу я что-то определить, чего на ваших тачанках больше — пулеметов или самоваров?

Несколько мгновений Попов смотрел на Гайдука выпученными глазами. Затем схватился обеими руками за портупеи своего офицерского снаряжения, презрительно бросил:

— Чего ждать от наемника Кремля?!

— Пе драку! — Гайдук выхватил наган, хотя справа и слева от трибуны выстроились махновские головорезы. — А ну, повтори!.. Какой я наемник! И наш Кремль я тебе не позволю марать. Знаешь, гадина, бог дал тебе пять дыр, я добавлю еще десять!..