Лев Самойлов - Паутина

Он опять замолчал и прикрыл глаза, но тут же, будто вспомнив самое важное, чуть повысив голос, сказал:

— Учтите — встреча с резидентом будет только один раз. Цель — он передаст вам кое-что, что вам, безусловно, понадобится. Если встреча сорвется, новую явку и новые указания получите от нас… Что еще?.. Живите скромно, тихо, не бросайтесь в глаза ни внешностью, ни поведением. Снимите койку в гостинице, общежитии, у какой-нибудь хозяйки. О многих своих привычках и желаниях на время забудьте. В общем — растворитесь. Ясно?

— Ясно!

Старик оглядел комнату, наклонил голову, прислушиваясь к доносившейся из зала ресторана музыке, словно впервые услыхал ее, и после небольшой паузы заговорил снова:

— В первый же воскресный день я жду донесения. Будьте осторожны, остерегайтесь, чтобы вас не запеленговали. Доносите предельно кратко и сразу же переходите на прием. Позывные заучите. Вопросы есть?

Вопросы? Какие могут быть вопросы у него — исполнителя чужой воли, чужих планов? Его задача — выполнить и выжить. Вопросы появятся там, на месте, но их, наверно, некому будет задавать, и тогда-то придется действовать так, как подскажет инстинкт самосохранения. А сейчас…

— Нет, вопросов нет…

— И очень хорошо, что нет… Не люблю непонятливых… Советую вам и на будущее — поменьше спрашивать!

И снова собеседник только кивнул головой.

Наступило молчание. Старик медленно и грузно поднялся из-за стола.

— Все! Желаю удачи!

Губы старика растянулись в улыбке, открыв ровные золотые зубы и обескровленные десны.

Черные глаза продолжали пристально, не мигая, смотреть на агента.

Мужчина тоже встал. Он почтительно наклонил голову, пожал протянутую руку старика и прошел в угол комнаты. Здесь висели его пальто и шляпа. Мужчина неторопливо и молча оделся, низко надвинул шляпу.

Медленной походкой он пересек слабо освещенный, дымный и уже почти пустой зал ресторана и вышел на улицу. Моросил мелкий дождь. Высоко в темном ночном небе вспыхивали, ползли, исчезали и вновь появлялись огни реклам. Мелькали названия напитков, жевательных резинок, новых кинофильмов, патентованных подтяжек, духов и модных романсов.

Мужчина пересек улицу и углубился в темный переулок.

Все произошло с молниеносной быстротой.

Пожилая женщина в черном платье и старомодной шляпке, с базарной кошелкой в руках переходила улицу. В это время из-за угла, описав крутую дугу, вынесся легковой автомобиль. Своим лакированным крылом он с огромной силой ударил женщину и мгновенно исчез из глаз изумленных, испуганных прохожих. Над улицей пронесся и замер вопль. Когда люди подбежали к женщине, она была уже мертвой. Далеко в стороне валялась кошелка, из которой высыпалось несколько картофелин. Ни номера машины, ни ее отличительных признаков никто не успел заметить.

Лейтенант Рябинин всего этого не видел. Он подошел к месту происшествия уже тогда, когда машина скорой помощи увезла труп женщины, а столпившиеся прохожие и жители этой тихой берлинской улицы, сокрушенно покачивая головами, обсуждали случившееся. Тут же находились служащие народной полиции. Никакого вмешательства или помощи от Рябинина не требовалось. Помянув про себя недобрым словом всех автомобильных лихачей вообще и шофера-преступника, убившего только что пожилую женщину, в частности, Рябинин продолжал свой путь к дому фрау Гартвиг. Он обещал ей сегодня, перед отъездом в Москву, обязательно зайти еще раз. До отхода поезда с Силезского вокзала оставалось два часа, вещи уже сданы в камеру хранения, так что времени вполне достаточно.

Калитка палисадника была открыта, но на входной двери висел маленький никелированный замочек. Фрау Гартвиг всегда вешала этот хрупкий прибор, когда ненадолго отлучалась из дому в магазин или на базар. Двери она, конечно, запирала тщательно, со всей присущей ей аккуратностью, множеством всяких замков, засовов и запоров. Замочек же вешала как символический знак издавна заведенного порядка и охраны своего добра.

Рябинин поглядел на замочек и усмехнулся. Эта привычка хозяйки дома ему была знакома. Что ж, полчаса, пожалуй, он подождет в палисаднике, спешить все равно некуда. На этой скамейке возле небольшой цветочной клумбы очень удобно посидеть и покурить.

…Часть, в которой служил лейтенант Рябинин, стояла на окраине Берлина. Окончив военное училище, лейтенант приехал в советские оккупационные войска в Германии и начал свой трудный, но почетный путь офицера.

Служба целиком захватила его. Рабочий день, начинавшийся рано утром, заканчивался поздним вечером, так что и скучать лейтенанту было некогда. В редкие свободные вечера он захаживал к знакомому советскому инженеру Костромину, сын которого также окончи л военное училище и уехал служить на Дальний Восток. Костромин, пожилой, уже поседевший мужчина, лет пятидесяти, был, как и Андрей, страстным любителем шахмат. Склонившись над шахматной доской, они, не замечая времени, решали замысловатые этюды и спорили о талантах и красоте партий Ботвинника и Смыслова.

Инженер Костромин приехал в Берлин в 1948 году и застал здесь своих московских друзей, родственников Андрея — его родную сестру с мужем, — приезжавших сюда ненадолго. Костромин поселился с ними в одной квартире, в небольшом особнячке, принадлежавшем пожилой немке, вдове учителя музыки, фрау Гартвиг. Друзья вскоре уехали на родину, в Москву, а Костромин, скрепя сердце и тоскуя по родным местам, «застрял» здесь, как он выражался, надолго.

Когда в Берлин приехал Андрей, Костромин встретил юношу, как родного. Лейтенант напоминал ему сына, такого же рослого, плечистого, подвижного. К тому же встречи с Рябининым доставляли ему радость и отдых. Здесь, за границей, каждый советский человек, столкнувшись с земляком, знакомым и незнакомым, тянется к нему как к другу и готов делиться с ним всеми своими мыслями, воспоминаниями, мечтами…

Особнячок фрау Гартвиг стоял в тихом переулке, в стороне от шумных улиц. Рябинин охотна проводил здесь свободное время, а когда Костромина не было дома (он поздно задерживался на работе и часто разъезжал), сражался в шахматы с сыном фрау Гартвиг Паулем — шофером берлинского такси. Невысокий, худощавый, со значком члена Союза свободной немецкой молодежи на коричневой бархатной куртке, Пауль производил приятное впечатление своей скромностью и спортивной выправкой. Он изучал русский язык и просил Рябинина разговаривать с ним только по-русски, хотя лейтенант неплохо владел немецким, который изучал еще в школе и в военное училище.

Иногда Андрей любил посидеть, отдыхая у раскрытого окна, выходившего в небольшой палисадник, засаженный аккуратно подстриженными фруктовыми деревьями и кустами декоративной зелени.