Иван Бережной - Записки разведчика

Наконец около пяти часов дня протарахтели последние мотоциклы с колясками и скрылись за высоткой. Наступила зловещая тишина, а в ушах продолжало шуметь, гудеть, звенеть. Пыльная завеса еще долго заслоняла от нас горизонт. И лишь перед наступлением сумерек серый хвост пыли частью осел на землю, частью спустился в лощину и продолжал там висеть, напоминая туман…

Ночью мы в нескольких местах в двух-пяти километрах от места наблюдения заминировали дорогу. При возобновлении движения утром подорвались три машины. Четыре мины немцам удалось обнаружить и обезвредить.

Мы снова на своем наблюдательном пункте. На этот раз мимо нас двигались автомашины с различным грузом. Колонну охраняли гитлеровцы на бронемашинах и мотоциклах. Немцы боялись, как бы их тылы не достались партизанам.

К двенадцати часам дня всякое движение по дороге прекратилось, не было даже одиночных машин.

Группа возвратилась на базу.

Дуся связалась с Большой землей и передала донесение об итогах разведки за двое суток.

В эту ночь, несмотря на усталость, никто не спал. Разведчики оживленно разговаривали, делились впечатлениями, И лишь к утру в лагере установилась тишина.

По истечении четырех-пяти дней после прохождения немецких колонн по дороге на Рыльск интенсивность железнодорожных перевозок снизилась с сорока восьми-пятидесяти двух эшелонов до двадцати-двадцати четырех эшелонов в сутки. Изменился и характер перевозок. На восток шли эшелоны с боеприпасами, горючим, обмундированием, продовольствием и другими грузами. На запад – с подбитой техникой, различным оборудованием и зерном нового урожая, которое немцы со всем усердием старались побыстрее выкачать с Украины. Перевозок войск почти не наблюдалось.

Напряженность в нашей работе значительно ослабла. В это время мы перенесли свои действия на разгром полицейских участков и на диверсии. Я старался группу держать в кулаке. На задание уходили недалеко,

Однажды я с группой разведчиков отправился к нашему знакомому Григорию Васильевичу, чтобы получить свежие данные о гарнизоне в Глухове. Мы надеялись узнать что-нибудь и о Леше Калинине.

К населенному пункту подошли глубокой ночью, В селе, несмотря на позднее время шло гулянье. Хата Григория Васильевича стояла почти на самом краю. Мы пробрались к ней, никем не замеченные. На наш стук бесшумно открылась дверь и вышел хозяин.

– Почему веселье в селе?- спросил я.

– Сегодня престольный праздник. Понаехали полицаи из других сел, перепились и горланят, — ответил Григорий Васильевич.

– Сколько их?

– Черт их знает. Примерно с полсотни.

– Что нового в Глухове? Удалось там побывать?

– Нет. Пять суток отсидел в сарае под арестом за непочтение к властям.

– За что? — переспросил я.

– За непочтение к властям, — повторил он и пояснил: - Брата сукиным сыном обозвал.

Мы попрощались с Григорием Васильевичем и решили произвести налет на перепившихся гитлеровских прихвостней. Часть разведчиков я послал огородами, а с остальными пробирался к месту гулянья улицей.

Когда подходили к центру села, господа полицейские со своими дражайшими супругами, горланя песни, гурьбою вываливались на улицу. Они собирались разъезжаться по домам, начали неторопливо запрягать лошадей.

– Продажные сволочи, украинскую песню поганят! - возмущался Мурзин.

– Зато пляшут под немецкую дудку, — сказал с иронией Костя.

– Посмотрим, как они будут плясать под наши автоматы, — проговорил Решетников.

Какому-то наиболее ретивому полицейскому пришла мысль отметить праздник салютом. Раздался пистолетный выстрел. Остальные, не желая отстать от «храбреца», тоже подняли стрельбу. Володя и Юра, подходившие к месту гулянья огородами, посчитали, что стрельбу ведут по нашей группе и открыли огонь по полицейским.

Как только раздались автоматные очереди, кто-то крикнул: «Партизаны!» Это страшное для предателей родины слово сразу сбило спесь и подействовало отрезвляюще на распоясавшихся молодчиков. Полицаи под крики: «Тикай, бо округляють!»-кинулись в разные стороны. Только топот ног и шелест кукурузы и картофельной ботвы в огородах указывали, куда они убегают. Светлые платья их спутниц замелькали у калиток и перелазов. Кто-то пронзительно вскрикнул и затих.

– Караул! Спасите! — донеслось с огородов.

– Стой! Руки вверх! — послышался голос Володи. — Кому говорят? Руки вверх!

– Так я ж нэ можу, — ответил плаксивый голос из-под земли. — Я в копанци…

– Вылезай! — потребовал Юра.

– Эге якбы я миг…

Разведчики осторожно подошли к месту, откуда доносился голос. Перед ними оказалась копанка – колодец без сруба. В воде барахтался полицейский, безуспешно стараясь ухватиться за влажные глинистые стенки копанки.

– Вылезай! — крикнул Володя.

– Як же я вылезу? Помогите, братцы-товарищи, — пролепетал он, захлебываясь водой.

– Шакал тебе братец-товарищ, — сказал с ненавистью Юра. Однако взял лежавшую здесь палку с крюком для ведра и протянул полицаю. — Держись.

Из копанки появились руки, голова, и наконец перед разведчиками вырос детина саженного роста. С него ручьями стекала вода.

– Помилуйте меня, дурака. Пожалейте малых деток, — пропищал противный, елейный голосок, никак не соответствовавший телосложению его владельца.

– Топай на улицу. Там разберемся, — приказал Володя. — Да не вздумай удирать.

– Хиба ж я вам ворог? Я ж…

– Замолчи, иуда, не то… – Савкин выразительно щелкнул затвором автомата.

– Ой, горэ мэни. Бидна моя голова, — стонал полицай.

– Когда людей угонял в Германию да издевался над жителями, не плакал…

– Та хиба ж я по своий воли? Мэни ж прыказувалы…

Когда вывели «пловца» с огородов на середину улицы, на него набросилась старая женщина, внезапно, вынырнувшая из-за плетня.

– Ось колы я до тэбэ, ирода, добралась, — кричала сквозь слезы женщина, вцепившись в волосы детины. — Я тоби покажу, як дивчат нимцям посылать. Думав, що над тобою управы нэ будэ?

– Мамаша, постойте. Дайте нам его допросить, — старался ее успокоить Мурзин.

– Та що ты, сынок? Може, ты його мылуваты будэш? Та шо його пытаты? Цэ ж пэрший злодий на сели. Гадына повзуча, — доказывала женщина, обращаясь к нам, и вновь с еще большей яростью набросилась на полицая: — Я тоби припомню и Ганнусю, и порося. Очи повыдыраю. Вымщу все горе, а завтра хоч на висылыцю…

Разведчики привели еще троих полицейских. Все они вели себя низко: потеряли человеческое достоинство, ползали на коленях, стараясь вымолить пощаду. Не только разговаривать – смотреть противно. И это те, которые, выполняя волю оккупантов, высылают молодежь на каторгу в Германию и помогают гитлеровцам насаждать «новый порядок» на Украине. Продажные гадкие душонки! Даже патронов жаль на такую падаль!